— Я не посмел бы лгать своему государю, — хмыкнул Тристан л’Эрмит. — Клянусь всеми святыми Фландрии, я был честен перед ним, испросив покровительства для девицы по имени Агнеса Шантфлери, что родом из Реймса!
Эсмеральда в изумлении ахнула, соскользнула с его колен и, вытянувшись, застыла перед ним. Чёрные волосы, точно плащ, закрывали её плечи, грудь в волнении вздымалась, щёки пылали румянцем. Королевский кум залюбовался ею.
— И он поверил? — воскликнула цыганка, вся дрожа, объятая радостью. — Значит ли это, что я больше не пленница здесь? Я свободна и не должна прятаться?
— Это значит, что отныне ты для всех становишься моей… подопечной, — охладил её пыл Великий прево. — Это даёт тебе определённую свободу, но не избавляет от опасности.
Он поднялся с кресла и снова привлёк девушку к себе. Ледяной взгляд его чуть потеплел, горячая рука, скользнувшая по её телу, дрогнула. Эсмеральда, учащённо дыша, застыла в его объятиях, не делая попыток отстраниться. Тристан вздохнул и вновь заговорил:
— Признаться, его величество был крайне удивлён. Он думал, что война — единственная женщина, которая меня привлекает. Как видно, это не так… Куда ты стремишься, глупая? Башка Христова! Охота тебе месить босыми ногами дорожную грязь, ходить в тряпье и стучать зубами от холода? Ты станешь презренным существом, которым пользуется каждый желающий. По такой жизни ты тоскуешь, цыганка?
Его голос пресёкся. Эсмеральда, набравшись смелости, взглянула ему прямо в глаза, и во взоре её он прочёл непреклонность.
— Вы говорили о клетках для людей… Я заключена в такую. Я ни в чём не нуждаюсь, мессир, и благодарна вам за всё. Но есть во мне нечто, что не даёт мне забыться и привыкнуть к достатку, что зовёт меня прочь, презрев лишения и опасность. Я бродила с табором, жила в нищете во чреве Парижа и плясала перед толпой за медяки, но тогда я была счастлива! Мессир Тристан, я знаю, чего вы ждёте от меня, и я подчинюсь вашим словам, но над сердцем своим я не властна!
Она ожидала злобной брани или удара, повторения прошлой ночи, но её пленитель, её палач молчал, по-прежнему не разжимая объятий.
— Хитрая лисица, — проворчал он наконец. — Ты просишь то, чего я тебе дать не могу. Птица, выпущенная осенью, не доживёт до весны. Поэтому смирись с той волей, которой добилась. Ты поедешь со мной в Тур. Полагаю, у тебя достанет ума не выдать никому, кто ты есть.
Резким движением отстранив девушку, он вышел прочь, оставив её в одиночестве и растерянности. Эсмеральда обняла козочку.
— Ох, Чалан! Как мне понять этого странного человека?
Тристан сдержал слово и отправил Эсмеральду в Тур в сопровождении солдат, которым красноречиво пригрозил расправой, если они не уследят за девушкой или посмеют покуситься на её честь. Впрочем, и сама цыганка, умудрённая опытом, больше не помышляла о побеге, положившись на волю судьбы.
Девушка, никогда прежде не ездившая верхом, с трудом держалась в седле, судорожно сжимая поводья и жалея, что согласилась на эту затею. Новоиспечённая наездница боялась, как бы лошадь не сбросила её, хотя смирная кобыла вполне оправдывала данную ей Тристаном характеристику самой покладистой во всей Франции. И всё же сквозь неудобства и страх пробивалось сладостное, полузабытое упоение, какое испытывает всякий человек, сбросивший с плеч тяжёлое бремя. Она, пусть и ненадолго, но вырвалась на волю. Эсмеральда с удивлением и радостью смотрела, слушала, и всё не могла насытиться кипевшей вокруг неё жизнью. Каждый встречный, каждый взгляд, каждый камень на дороге занимали её воображение. Это была та самая мостовая, которую она некогда изо дня в день мерила своими изящными ножками, на неё смотрели те самые люди, что когда-то любовались её плясками. В мешке, притороченном к седлу одного из сопровождающих, ехала козочка, прозванная Чалан. Время от времени она издавала тонкое блеяние.
Цыганка боялась, как бы кто-то из прохожих или караульных не узнал её в лицо. Однако и тут волнения оказались напрасными, ибо мудрено было опознать в богато одетой даме с тщательно убранными под эннен волосами уличную плясунью в причудливом наряде.
На третий день медленно двигавшаяся процессия достигла Тура и остановилась перед трёхэтажным особняком из красного кирпича. Эсмеральда обратила внимание на лепные украшения в виде крюков и верёвок на фронтоне, произведших на неё мрачное впечатление. Во всех остальных отношениях этот дом превосходил её прежнее убежище в Париже. Здесь тоже был двор с колодцем, но отсутствовала стена, винтовая лестница вела на лоджию, с которой открывался прекрасный вид на город и дальше на холмистый берег Луары.
В отсутствие Тристана Эсмеральда чувствовала себя превосходно. Она любовалась городской панорамой, играла с Чалан, знакомилась со слугами. Она постепенно оживала и даже начала напевать вполголоса. Цыганка пробуждавшимся в ней женским чутьём понимала, что на сей раз не Тристан победил её — это она взяла верх над ним.
* Goddorie! — Чёрт побери! (флам.)
========== Глава 10. Разговор по душам ==========