Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

Эсмеральде мало-помалу удалось растопить стальное сердце самого Тристана л’Эрмита. Разве мог устоять против неё обычный мужчина? Готье колебался, но в конце концов, не в силах смотреть, как девушка, к которой он искренне привязался, стоит на коленях в пыли, сдался настойчивым мольбам. Он с шумом выдохнул, помог Эсмеральде подняться, отряхнул её платье, свистнул козочке и предложил начать поиски. Кто ищет, тот обрящет. Не прошло и часа, как Готье, расспросив трудившихся в ближайшем винограднике крестьян, привёл хозяйку к табору. К горлу девушки подкатил комок, стоило ей увидеть ветхие цыганские повозки в ложбине на берегу Шера. Она жадно смотрела на оборванных мужчин и женщин, на бегавших взапуски полураздетых чумазых детей, на тощих собак и лошадей, на жалкие очаги, сложенные из речных камней. Цыгане, не обращая внимания на пришлых, занимались повседневными делами. Мужчины плели корзины, либо чинили сбруи или латали башмаки; женщины варили пищу, полоскали тряпьё в реке, покрикивали на детей, а иные просто праздно ходили по лагерю, томно раскачивая бёдрами. Эсмеральда сделала шаг вперёд. Это не был её родной табор, но всё же то были цыгане, к которым её неудержимо тянула кровь.

— Уйдём отсюда! — прошептал Готье, стиснув её пальцы.

Эсмеральда, не слушая, как заворожённая пошла к своему народу, точно кролик, загипнотизированный удавом. Впереди неё, взбрыкивая ножками, поскакала Чалан. Готье остался стоять там, где стоял, проклиная собственную глупость.

— Вот так влип! — явственно читалось на его физиономии. — Что же я теперь скажу господину?

Девушка и белая козочка приблизились к табору. Собаки встретили их истошным лаем, однако ни одна не приблизилась, предпочтя соблюдать дистанцию. Чалан, напугавшись, метнулась к хозяйке, та поспешила подхватить любимицу на руки. Представительный, заросший курчавой бородой цыган, по всей видимости, вожак, цыкнул на собак. Остальные обитатели табора оставили свои занятия, выжидательно повернули к девушке головы. Несколько женщин окружили её, ожидая, не попросит ли незнакомая дама погадать. Эсмеральда, вся дрожа, произнесла приветствие на цыганском наречии.

— Что вам угодно, госпожа? — угрюмо спросил тот самый молодой цыган, недавно встретившийся ей на дороге. — Откуда вам известен наш язык?

Эсмеральда смутилась. Она не ожидала встретить неприятие со стороны своего народа.

— Я цыганка, хоть и ношу платье горожанки! — произнесла она срывающимся голосом. — Мне ничего не нужно, я хотела только посмотреть на вас, поговорить на родном наречии.

Цыгане окружили её, рассматривали, но не торопились проявлять гостеприимство. Эсмральда, стремясь завоевать их доверие, поведала, что всю жизнь кочевала с табором, рассказала о землях, куда цыгане водили её малюткой, сказала, что по воле судьбы вынуждена была расстаться с прежней жизнью. Она говорила — цыгане предпочитали слушать, изредка вставляя осторожные вопросы. Наконец, убедившись, что странная красавица в богатом платье не лжёт, они пригласили Эсмеральду к костру. Она сидела на траве вместе со всеми; ей дали ложку — она разделила с цыганами трапезу, с наслаждением хлебая горячее варево, словно никогда не ела пищи вкуснее. Говор людей из табора звучал в её ушах подобно сладчайшей музыке, она упивалась бросаемыми на неё заинтересованными взглядами. Её душа ликовала. Эсмеральда запела, чего вот уже долгое время не делала в присутствии посторонних, а уж тем более Тристана.

Оторопевший Готье слушал грустную песнь на неведомом языке. Пару раз ему доводилось слушать, как напевала госпожа, когда думала, что никто её не видит, но он и предположить не мог, что девушка, вверенная его охране, способна вкладывать в исполнение всю свою душу. Весь изведшийся от беспокойства, он крупными шагами ходил вокруг стоянки, предвкушая гнев Великого прево, порываясь позвать девушку, судя по всему даже не собиравшуюся уходить домой.

Эсмеральда пробыла в таборе до вечера. В Тур она возвращалась беспечная, окрылённая и счастливая. Мрачный Готье не разделял её восторгов.

— Ох и рассердится хозяин, как пить дать! — предрекал овернец. — Как ему объяснить, где мы пропадали весь день?!

— Я гуляла по окрестностям, ты сопровождал меня, вот и всё, — отмахнулась цыганка. — Ведь мессир Тристан сам разрешил мне прогулки, зачем ему гневаться? Он не хозяин мне, Готье! — осмелела она.

Связанные общей тайной, слуга и госпожа вернулись на улицу Брисонне. На их счастье, им не пришлось давать никаких объяснений, ибо Тристан сегодня не приезжал домой. Вдохновлённая удачей, Эсмеральда назавтра опять отлучилась в табор, пользуясь занятостью Великого прево. Несомненно, Тристан л’Эрмит пришёл бы в ярость, узнай он, как верный Готье предал его, а цыганка перехитрила и разболтала то, о чём говорить строжайше запрещалось. Кроме того, королевскому куманьку довелось бы изведать и муки ревности. Служба, а также интриги вокруг отшельника из Паолы покамест избавляли его от неутешительной правды: Эсмеральда, перевернувшая всю его душу, ускользала из-под неусыпного надзора.