Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

— Рога сатаны! — взревел оскорблённый Себастьян. Плотину, сдерживавшую поток сквернословия, окончательно прорвало. — Я вышибу из тебя спесь, клянусь преисподней! Я вобью эти слова обратно тебе в глотку! Я вырву твои кишки и заставлю сожрать их! Я… — он захлёбывался слюной от негодования. — Навалимся на него все разом, ребята! Он здесь один! Вперёд, Арго!

Наблюдатели отпрянули от окон, видя, что бродяги наконец бросились на приступ. Долговязый головорез из числа верных телохранителей короля Тюнов прыгнул первым. Но не он нужен был Тристану: он уже избрал своей целью одноглазого. Он знал: надо сокрушить предводителя, тогда войско, лишённое командира, дрогнет и побежит. Нападавший засипел, завертелся волчком, отброшенный пинком в живот, сам не понимая, что с ним произошло, какая сила перерезала его дыхание. Тристан оборонялся, отшвыривая атакующих, подобно медведю, на которого наседала свора псов. В происходящем он видел некоторое возмездие за прошлые деяния. Разве не сам он во главе отряда стрелков некогда противостоял старухе-матери, в одиночку защищавшей дочь? Разве не он приказал сокрушить их последнее убежище? Теперь своим сколь самоотверженным, столь и безрассудным поступком он оплачивал давний долг перед затворницей Гудулой.

Двери «Храброй лисицы» прикрывали тыл оборонявшегося, но в то же время такая диспозиция мешала ему достать Себастьяна — а он один представлял интерес в глазах мессира л’Эрмита. Эсмеральда, затаив дыхание, видела, как Тристан, выхватив кинжал, чёрным вихрем ринулся на арготинцев. Поредевшие ряды их смешались, заколыхались, дрогнули. Оброненные факелы погасли, затоптанные ногами в суматохе. Темнота была на руку Тристану. Бродяги имели неоспоримое численное преимущество и немалый опыт в драках, однако им мешало выпитое вино, отяжелявшее движения, и ярость. Они не рассчитывали точности ударов, молотя куда попало, чаще, чем вёрткого противника, задевая собственных товарищей. Они позабыли о первоначальной цели, распахнутые двери «Храброй лисицы» больше не привлекали их. Незнакомец, бившийся с ними, владел боевыми приёмами и, хоть им удавалось зацепить его, сбить его с ног, он тут же вскакивал с проворством волка. Тристан не издавал ни звука, получая удары, он словно не чувствовал боли, что создавало впечатление неуязвимости. Он тяжело дышал. По лицу его текла кровь, но взгляд оставался всё таким же ясным. Молчаливый и страшный, он боролся, памятуя, что один, только один приговорён им, и пусть небеса покарают его за очередное убийство, но Себастьяну Монгрену не унести ног.

Тристан уже не был одинок. Жители, вооружившись кто палкой от метлы, кто каминными щипцами, спешили ему на подмогу. Мэтр Фурнье, выскочив на улицу, стремглав рванул за стражей, коротавшей ночь в караулке у ворот. Мадам Фурнье, распахнув ставни, до пояса свесившись вниз, осыпала бродяг визгливой бранью. Армия Арго в лице тех, кто сохранил способность передвигаться, запаниковала и отступила, оставляя поле боя за Тристаном.

Себастьян Монгрен не принадлежал к числу прославленных полководцев, но и его ума хватило понять, что сражение им проиграно окончательно и бесповоротно. Приходилось, как то ни прискорбно, бежать. Потрёпанное войско бродяг удирало со всех ног, покинув стонущих раненых и самого короля на произвол судьбы. Себастьян осатанел. Ему некуда было отступать. Даже если и удастся вывернуться живым из этой битвы, суверенным владыкой нищих Пуатье ему не бывать больше никогда — его в клочки разорвут собственные же подданные. От их возмездия не укрыться, они везде отыщут приговорённого беспощадным судом бродяг. Последним средством сохранить хотя бы жизнь, если уже не трон, оставалось прикончить того странного человека, что задал его войску такую ошеломляющую трёпку. Это хоть как-то оправдало бы павшего короля, вовлекшего подчинённых в гибельную авантюру. Злоба застила его единственный глаз и злоба была красной, как кровь. Красными стали дома, красным сделалось и небо в сонме клочковатых туч. Враг стоял перед ним — уверенный, спокойный, враг словно сам искал смерти от его руки.

— Дьявол! — хрипел король Арго, облизнув губы с выступившей пеной. Пальцы крепко сжимали рукоять ножа. — Ты мне за всё заплатишь!

Тристан изготовился к его броску. Стальные острия, нацеленные противниками, жаждали впиться в чужую плоть, пустить кровь, достать до сердца. Зарычав по-звериному, Себастьян кинулся на Тристана. Тот не отступил, не уклонился, принимая его выпад. Одному не уйти живым: это понимали они оба. И тогда, когда соперники, сцепившись, покатились по земле, Тристану почудился отчаянный крик цыганки и голос Людовика, призывающий:

— Возьми этого человека, куманёк! Он твой!

* Святой Аманд Маастрихтский — креститель фламандских земель. Считается покровителем трактирщиков и содержателей гостиниц.

** Туранжо — житель Турени или города Тур.

========== Глава 28. Псу — волчьи клыки ==========