Трюфельный пес королевы Джованны

– Спасибо-то ему, спасибо, но получается, Марина с кем-то встретилась в поселке утром? – недоумевала Александра. – Раз они с той женщиной мирно беседовали, значит, не в первый раз виделись… У нее были еще знакомые, кроме вас?

– Никого. Только мы с Павлом… Еще вы.

– Ну, я не в счет, – начала было Александра и вдруг умолкла, внутренне похолодев.

Внезапно ей стала ясна причина настороженности собеседницы, еще утром такой сердечной. Взгляд художницы зацепил куртку, наброшенную на спинку стула, придвинутого к батарее. Она повесила ее на просушку, едва вернувшись.

Красная отсыревшая куртка.

– Вы еще тут? – спросила, снова откашлявшись, Елена. – Я раздетая вышла в сени, не могу тут долго стоять. Вы все поняли?

– Что я должна понять? – как во сне, с запинками проговорила Александра.

– Ну, когда вас расспрашивать начнут… Будьте готовы ко всякому… Поаккуратнее там…

– Послушайте, – художница окончательно пришла в себя. – Мне кажется, вы вокруг да около ходите! Лучше сказали бы прямо, неужели вы думаете, что я могу иметь к этому убийству какое-то отношение?! У меня красная куртка, уже три или четыре года одна и та же, ее вся Москва знает, ну и что?! Других красных курток на свете, что ли, нет?!

– Будет вам, – с укоризной протянула собеседница. – У меня в мыслях такого ужаса не было. Просто Виктор все твердил про эту женщину в красной куртке и сейчас, наверное, ходит всем рассказывает… Сегодня он герой дня, ему всякий нальет! А ведь люди видели, как вы были одеты… Я наших поселковых сплетников знаю, им дай только палец, они всю руку…

– Какой палец?! – вспылила Александра. – То, что я была одета в красную куртку, не повод обвинять меня в убийстве! Это нелепость, глупейшая, неслыханная! Я вообще спала, когда Марина ушла! Вы же видели, что она ушла одна!

– Что она ушла со двора одна, я видела, – по-прежнему с упреком в голосе ответила Елена. – А вот что вы в это время спали – нет.

Александра онемела. Она отказывалась верить услышанному, но сильно забившееся сердце уже подавало сигналы паники.

– А вы не обижайтесь, – примирительно говорила тем временем Елена. – Я вас вчера впервые увидела. Павел вас тоже не знает. Утром Марина как с цепи сорвалась, убежала на станцию… Вы к нам через полтора часа только вышли. Вот все, что знаю. И еще одежда эта, будь она неладна… Задумаешься…

– Вы, значит, думаете, что я пошла вслед за Мариной?! – художница говорила с трудом, давясь словами. – Разве я могла пройти мимо вас, через кухню, незамеченной?! И потом еще вернуться?!

– А из комнаты, где вы ночевали, есть выход на заднее крыльцо, – невозмутимо ответила женщина. – И там не заперто. Мы редко запираемся. Да мы с Павлом и не сидели все утро на кухне. Проводили Марину, он снова прилег у себя, а я в своей комнате белье гладила…

– Но вы же сами не верите в то, что я могла это сделать!

Произнеся последнюю фразу, Александра сама почувствовала ее беспомощность. Молчание, бывшее ей ответом, звучало очень красноречиво. «А почему, собственно, она должна мне верить? Елена говорит сущую правду. Я для этих людей – никто, чужак, они не знают обо мне ничего. Имеют право думать, что им угодно. Тем более такое жуткое стечение обстоятельств…»

– Павел идет, – после паузы сказала Елена. – Вы мне потом позвоните, хорошо? Или, еще лучше, я сама перезвоню.

Положив на стол замолчавший телефон, художница спрятала лицо в ладонях. Голова вдруг разболелась так, что Александра готова была стонать. «Это кошмар, непрерывный ужас. Не успела опомниться от того, что случилось на днях, и вот, извольте… Чуть ли еще не хуже! Теперь уже прямо подумают на меня! А если разбираться не будут, возьмут этого пьяницу в свидетели, Елена поддакнет – я уже вижу, что заступаться она за меня не собирается… К тому и весь разговор велся… Тогда конец. Единственными картинами, которые я буду наблюдать ближайшие годы, станут татуировки у моих соседок по нарам!»

Отняв руки от лица, Александра, поморщившись, взглянула на свою куртку. «Угораздило же случиться такому сходству… Немыслимое невезение. Как будто нарочно судьба загоняет меня в угол, чтобы я не могла шевельнуться, удрать… Из мастерской-то сбежала, но теперь – шалишь! Труп налицо, свидетель тоже… И конечно, поверят ему, он же местный, а я явилась неведомо откуда и зачем!»

Сняв куртку со стула, она зачем-то разгладила ее ладонью. Ткань, пропитавшаяся сыростью в последние оттепельные дни, уже высохла, лишь подкладка казалась чуть влажной. Александра рассматривала куртку, верно служившую ей несколько лет, с неприязнью, словно та и была причиной случившегося несчастья.

«А если выбросить ее? – пришла художнице мысль, которая тут же показалась бесконечно нелепой. – Да что это изменит, чему поможет… Меня ведь в ней все видели. И даже хуже будет: выброшу, а меня попросят ее показать, и выйдет, что я спрятала улики… Нельзя впадать в панику. Надо вести себя так, как будто моей вины ни в чем нет. Что я говорю?! Да моей вины и правда нет!»