Трюк (ЛП)

Ноа заходит в ванную, а я упаковываю вещи быстрее, чем он заканчивает с душем.

Вполне возможно, я засунул в сумку пару вещей Ноа, но мне все равно — так хочется поскорее смотаться отсюда. Там, на Манхеттене, разберемся.

Когда Ноа появляется в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, я громко сглатываю. Раньше я был невосприимчив к его телу. Ладно, неправда, но я вполне мог себя контролировать. А сейчас? Как за один день он вдруг стал еще более привлекательным?

— Тебе нужен душ? — спрашивает Ноа, поднимая мускулистую руку и проводя ладонью по голове.

— Хм-м…

— Подожди, ты и мои вещи упаковал?

— Я просто побросал все в сумку.

— Если хотел, чтобы я разгуливал голым, мог бы просто сказать.

Черт бы побрал эту дурашливую улыбку, дурашливое поведение, всё дурашливое.

Слишком много дурашливости для одного человека.

Я начинаю находить это очаровательным.

Какого хрена?

— Я в душ, — выпаливаю я.

Брови Ноа сходятся на переносице.

— Х-хорошо…

Уставившись в пол — ну да, куда уж более неловко? — я бросаюсь мимо него в ванную. Захлопнув дверь, я прислоняюсь к ней и глубоко вдыхаю. Нужно лишь продержаться до Нью-Йорка, а там у нас будут разные спальни и личное пространство.

Я смогу это сделать. Всего лишь двухчасовой перелет.

Я справлюсь.

***

Я нихрена не справлюсь.

— Боишься летать? — спрашивает Ноа.

Я вздрагиваю.

— Что?

— Твоя нога не перестает дергаться с тех пор, как мы взлетели.

— Ох. Х-м, точно. — Ага, будем считать, у меня проблемы с полетами.

Ноа тянется к моей руке.

— Вряд ли это тебя успокоит, но по статистике шансов погибнуть в автокатастрофе гораздо больше.

— Да, но если разобьется машина, есть хоть какая-то вероятность выжить. А если самолет — все, кранты.

Хоть бы это все закончилось поскорей. Большой палец Ноа мягко чертит круги на моей ладони, а я всего лишь в нескольких секундах от того, чтобы на него накинуться.

— Мне нужно отлить. — Я отстегиваю ремень, и ноги сами несут меня в хвост самолета.

— Спасибо за информацию, — язвит Ноа.

Я этого не переживу. Не буду же я каждый раз сбегать от него в туалет?

Впрочем, ванная комната производит слегка отрезвляющее впечатление. Ну конечно, в пижонском частном джете должна быть пижонская ванная — с мраморной плиткой, позолоченной отделкой и гигантской душевой. Я не гружусь размышлениями о том, каким образом в самолете работает полностью оборудованная ванная, учитывая распределение веса и потребление горючего. Я лишь задаюсь вопросом, насколько же богат Ноа.

Поплескав водой в лицо, я даю себе минуту, чтобы собраться. Возвращаюсь в кресло и сосредотачиваюсь на наиболее отвлекающей от искушения теме.

— Здесь ванная больше, чем комната, которую я в детстве делил с двумя братьями, — говорю я, устраивая задницу на мягком кожаном сиденье и пристегивая ремень. — Сколько у тебя денег? В смысле, я знаю, что твоя семья богата, но частный самолет? Таунхаус на Манхеттене?

Ноа смотрит на меня краем глаза, словно прикидывая, как ответить. А может, он удивлен, что у меня хватило яиц спросить о финансах. Наверное, это не совсем этично, или что-то в этом роде. Возможно. Хрен его знает.

— Мой отец из потомственных богачей, — говорит Ноа. — В нескольких поколениях.

Я не так давно знаю Ноа, но когда он говорит о своей семье, появляется ощущение, что он их стыдится или что-то подобное.

И тут в голове вдруг щелкает:

— Ты из тех самых Хантингтонов? Нефть, фонды, недвижимость и все остальное, где деньги делают деньги?

— Ага. Мы — часть всего этого. Мой дядя — тот, который появляется в новостях и вещает херню. А его дети-придурки, которые однажды будут править миром — мои кузены. Дядя стоит во главе состояния Хантингтонов, но отец все еще при делах. Просто не так активно.

— Потому что занимается политикой?

— Именно. Уверен, он пошел по этому пути, чтобы помочь своим приятелям-застройщикам скостить налоги. — Ноа вздрагивает, когда понимает, что сказал лишнее. — Пожалуйста, не говори нигде об этом.

— Нам нужно трахнуться, — выпаливаю я.

Окей, знаю, предложение неожиданное, да еще и вырвалось из моего рта, но после интервью я просто не могу перестать об этом думать.

Черт бы его побрал.

Ноа тупо на меня таращится.

— Здравствуй, неожиданность. Не то, чтобы я не ценил резкую смену разговора, и уж тем более такие слова, но… хм-м, неужели мне как-то удалось забраться в твою голову и заставить их произнести?

Я смеюсь, но понимаю, о чем он.

— Не бери в голову. Проехали.

Он тянется к моей руке.

— Ни за что.

Я вздыхаю.

— Хочешь знать, почему я ни с кем не был… в этом смысле?

— Хочу, — выпаливает он. — Я никак не мог понять, а после того, как разозлил тебя, решил не поднимать эту тему снова. Но мне до смерти интересно.