— Подожди, ты тоже назвался фальшивым именем. Это значит, ты хочешь свалить отсюда?
Если бы такой парень, как он, задал мне подобный вопрос пару месяцев назад, я бы уже засунул язык ему в горло. И хотя искушение трахнуться в качестве мести велико, да и член мой вполне заинтересован, я не могу этого сделать. Без вариантов. Не потому, что по контракту все еще должен быть бойфрендом Мэтта, а потому, что знаю — Леннон с ним не сравниться.
Может, парень, в которого я влюблен, и не отвечает мне взаимностью, но лечить разбитое сердце, ложась под первого встречного, я не буду. Это сработало бы, если бы я расстался с кем-то другим, но не с Мэттом. Никогда и никем я не был так увлечен. Даже Натаниэлем. С тех пор, как Мэтт ушел, все стало скучным и неинтересным. Я понятия не имел, что тоска по кому-либо может превратить жизнь в ад. Я забросил свой проект
Леннон все еще ждет моего ответа, и я, наконец, нахожу правильные слова:
— Спасибо, но, э-м, не стоит. У меня есть парень.
Леннон опускается на соседний стул.
— Так он и есть причина того, что ты тут сидишь во вторник в восемь вечера?
Да. Это он. Потому что, оказывается, когда любовь твоей жизни не отвечает тебе взаимностью, это так же больно, как запрещенный пинок по яйцам. Может, поэтому я выбрал бар под названием «Шары и булки».
— Какова
— Хочу потрахаться. Разве может быть более веская причина?
Я хихикаю.
— Думаю, нет.
— Здесь сейчас сонное царство, так что, если хочешь поговорить, время у меня есть.
— Уверен, у тебя найдутся дела поважнее, чем слушать мои стенания о том, как бойфренд предпочел мне карьеру.
У Леннона отвисает челюсть.
— Так. Нам нужно выпить. — Он подает знак бармену, чтобы тот налил нам еще, и вот так просто я оказываюсь напивающимся вдрызг в компании Битла.
Леннон прилагает массу усилий, чтобы меня взбодрить, и, его истории здорово отвлекают. Мой новый знакомый рассказывает обо всех случаях, когда его имя доставляло проблемы. Знаю, страдания Леннона не должны меня смешить, но то, в какой самоуничижительной манере он о них рассказывает, не оставляет никаких шансов, и я хохочу.
Внезапно на мое плечо опускается сильная рука.
— Что ты делаешь? — рявкает Дэймон.
— Болтаю с Ринго Старром. Серьезно, я угораю от имени этого парня.
— Ага, и это заставляет меня любить его еще больше, — отзывается Леннон.
— А ты не забыл, что
— Хм, это звучит не совсем правильно, — говорю я.
— Это и есть тот самый бойфренд? — в тоне Леннона сквозит то ли подозрение, то ли удивление, не могу разобраться.
— О, замечательно! — говорит Дэймон. — Значит, ты все-таки не совсем забыл о парне, который предложил тебе весь мир, а ты его отверг. И ты же сейчас из-за этого злишься?
Я вскакиваю с места так быстро, что барный стул отскакивает в сторону.
— Ага, вот же хренушки ты тут несешь.
—
— Если реально в это веришь, значит, ты не такой уж и умный, каким кажешься. Как думаешь, почему Мэтт отказался от контракта стоимостью в десять раз больше, чем чикагский? Забудь на секунду, что речь идет о Нью-Йорке. Допустим, те же условия ему предложили в Сиэтле. Что, по-твоему, могло бы его заставить оказаться от хреновой тучи денег?
— Он сказал, что хочет кольцо чемпиона. Что это для него важнее всего. Включая меня.
— «Вориорз» сто лет не выигрывали Суперкубок. Да, в этом году у них появился шанс, но у Нью-Йорка есть такая же возможность. И Мэтт был готов от всего этого отказаться.
— Мэтт хотел, чтобы я попросил его остаться. Разве это значит, что он готов отказаться от всего ради меня? Нет. Это означает, что я заставляю его все бросить. Мэтт хотел, чтобы решение было принято за него, чтобы, когда он пожалеет, что оставил футбол, ему было кого обвинить в своих бедах.
Дэймон делает несколько шагов назад, его пристальный взгляд прожигает меня насквозь.
— Ты на самом деле в это веришь, да?
— Ну а во что мне верить? Просвети, пожалуйста, потому что я явно что-то упускаю.
— Мэтт идиот, что сразу не открыл тебе правду, но и я не тот, кто должен об этом рассказывать. Он просил меня молчать. Если бы я не был его агентом, не стал бы слушать, но я должен сдержать слово. Мэтт отказался от миллионов долларов.
—
Губы Дэймона сжимаются в тонкую линию.