Трюкач

Баксу давно приелось. Разве что походя кинуть взор на эстрадку, встретиться глаза в глаза с блондой-зайчиком, фригидной нимфоманочкой, дать понять.

Поняла! Еще бы! Бакса не понять!.. Не-ет, не о постели речь!!! Свои какие-то дела…

И – в кабинетик, где уже все готово, и все готовы. Верзилы-джигиты проводят. Конвой? Эскорт?

И глумливо-гостеприимный Наджаф, распахивающий руки, но даже не приподнявший подушечную задницу. Хозяин!

– Ка-акие го-ости! Ка-акие го-ости!

– Может, поедем, товарищ капитан?

– … – нет, досидит Гуртовой. Неизвестно что высидит, но досидит. Тарабаня пальцами по стеклу.

– Бутерброд будете? С майонезом!

– … нет, не будет. Хотя нет у Гуртового язвы. Просто сыт. По горло!

А шоу между тем идет к концу.

Уже усталость. Бурное дыхание. Капли пота.

Короткая передышка в гримёрной-уборной. Припудривание. Руки-плети.

Массирование лодыжек. Асексуальная обнаженность. Проветриться бы.

– Девки, пора! чтоб их всех!!!

И стайкой – на выход. Сначала кордебалет – Яна чуть позже. «Звезда» должна затмевать, пусть кордебалет до поры до времени померцает, минуту – другую..

– Девки!!! На выход!!!

– Идем, идем! Чтоб вас всех!!

И последняя, покидающая гримерную-уборную, обернувшись в дверях, вроде внезапно осененная:

– Да! Яна! Я с тобой хотела кое о чем…

Блонда-зайчик, Нимфоманка с фригидным взглядом.

– Ты же не обиделся, дорогой? Я тебя не обидел? Скажи, дорогой! – сердобольно беспокоился Наджаф.

– Ты меня не обидел, – успокоил Бакс.

– Я тебя не обидел, да. Но ты не обиделся? – модулировал голосом Наджаф.

– Ты меня не обидел, – отмодулировал Бакс в ответ.

Слушать и слышать – разные вещи. «Меня невозможно обидеть!» и «Я на тебя в обиде!» – разные вещи.

Наджаф умел и слушать и слышать. Однако полагал себя в достаточной силе, чтобы не быть никем обиженным, но быть на кого-то в обиде.

Неспешная, негромкая беседа в кабинетике кончилась. Кончилась ничем. Не договорились. Все уже встали, блюли неписаный протокол, обмен прощальными кивками, паузой, показным дружелюбием и необязательными, но необходимыми любезностями.

– Твой человек – хороший человек. Пусть когда хочет приходит. Я разве возражаю? Я не возражаю. Гостем будет.

– Спасибо, хозяин.

– Тебе спасибо, дорогой. Твои слова дорогого стоят!

– Они очень дорогого стоят, Наджаф.

– Ва! Мы не бедные, отплатим по полной. Твоим здоровьем клянусь, дорогой! И твоим тоже, ма-альщ-щик… – сально ухмыльнулся юристу-Юрии. Мальщик, конфетку хочешь? Очень тугое молчание. Чиз-смайл. Чужая территория. Сегодня, пока, сейчас – чужая. Чи-из.

– Шутка такая! – пригласил к смеху Наджаф.

– Смешно! – согласился Бакс. Животики надорвать! – вежливо поддержал Юрия.

– Ге-ге-ге! – вдруг отреагировал Бодя. Насчет «животики надорвать» – это он всегда готов хоть кому.

Вот только территория чужая.

И Наджафу смешно. И джигитам Наджафа смешно.

Смеется тот, кто смеется последний. Последний раз.

Дорогие гости, не надоели вам хозяева?

Младшой Степа дремал. Гуртовой бодрствовал. Пора бы уже чему-нибудь случиться. И – ничего.

Водила-Член в «мерседесе» тоже дремал. Изредка вскидывался, когда двери «Востока» выпускали очерёдных отдохнувших клиентов. Нет, не они, не те. Опять не те. И опять не. И опять никого. Ничего.

Наконец-то! Они! Вся троица – Бакс, Юрия, Бодя. Почетные проводы – сам Наджаф в окружении своих амбалов до порога и через порог сопроводил. В добрый путь!

Сели в «мерседес», неспешно отъехали.

А Наджаф с амбалами еще постояли на ступеньках, покурили по сигаретке, перебросились словом, ушли обратно, внутрь. И все. И ничего.

Гуртовой похлопал младшого по плечу:

– Степа. Сте-опа! Евсеев!

Тот встрепенулся, уставился на то место через дорогу, где вот только что парковался «мерседес». Пусто.

Плохо соображая спросонок, завелся с полоборота, рванул было. По газам!

– За ними?! А куда они?! А где?!

– Где-где!.. Двигай в управление… М-мать!

5

Звук – непредставим. Именно потому, что представляется сразу несколько причин, несколько субъектов или объектов, его издающих. Который из них?

То ли крыса пищит.

То ли кошка мяучит.

То ли младенцев на свалку выбросили…

То ли смех.

То ли плач.

То ли боль.

То ли оргазм…

То ли «ки-ай», вдох-выдох.

То ли визг покрышек летящей юзом машины.

То ли предсмертный крик.

Крик!

– Япоша! Ты?! Ты че?! – приподнялся на локте «кобел» – Лёва. – Э, Япоша!

Действительно, че? Даже от ночных кошмаров так не кричат. А кричат так, когда вдруг настоящая, а не мнимая смерть приходит. Весь барак разбудила. Ты че?

Маска. Не Лицо – маска. Сомнамбула. Заключенная Анна Ким, статья 106, срок три года. Она шла к двери – и упаси Бог кому-либо попасться на пути. Глаза открыты, но лучше бы они были закрыты.

«Кобел» – Лева из добрых побуждений бросился за ней – остановить. И рухнул с утробным рычанием. Остальные, подобравшие ноги под себя, каждая – в комочек. Жу-у-уть! Че это она?!

Не стойте на пути!

На пути стояла дверь.

Удар. Удар! Удар!! Кулаком. Локтями. Ногами. Тот случай, когда еще чуть – и стенку лбом можно прошибить.

Ки-ай! Ки-и-иай! Окрики. Шум. Стук каблуков. Заполошный испуганный вой в бараке.