Трюкач

– Бодя, говоришь? Где Бодя?! Что за бардак вообще?! Никого не найти! Член! Зайчик! Бодя! Черножопые снова зашевелились! Где бойцы?! Загривки наедают в кабаке?! К хренам у-во-лю! Понял меня, Юрия?! Звони! Звони, пока не дозвонишься!

– Какой ты гру-убый и… Занято там.

Уставился Бакс на Юрию тем самым прозрачнопронизывающим взглядом: может, мне самому еще и на станцию сбегать, чтобы номер проверили, неполадки на линии устранили?!

Понял. Все понял Юрия:

– Я «жигуль» возьму?

– Пшел! И учти… – напоследок еще раз умыл руки, еще раз подчеркнув свою полную непричастность, если что.

А что?

К мышиному попискиванию трубки в квартире Боди добавился зуммер – в дверь.

Никто и никак не шелохнется. Только занавеска.

Юрия утомился нажимать на кнопку и прислушиваться. Закопошился в карманах – ключ-то у него есть! Все-таки они с Бодей не чужие друг другу.

Открыл. Встал на пороге. Накатило. Холодно, жутковато, странновато, чужо.

Кавардак неимоверный. Темно к тому же. Того и гляди споткнешься-навернешься.

Да, споткнулся. Повалился с грохотом на… на что- то. На что? Зашлепал ладонью по полу, нашарил шнур опрокинутого торшера, щелкнул. И…

… лицом к лицу, глаза в глаза с Бодей. В обнимочку. Напоследок. Глаза у Боди – уже пленочные, уже мертвые. И давно.

Сложная гамма чувств. Не заорал Юрия благим матом, только айкнул и заныл-заныл, всхлипнул. Бодя! Бо-о-дя! Ы-ы-ы…

– Примите вызов. Труп в квартире. Бордюрная, восемь. Квартира четырнадцать. Пятый этаж. Я. Чилингаров Юрий Аврумович. Да, ничего не трогаю. Я знаю. Жду.

Все. Вынесли Бодю на носилках, укрытого простыней. Непростое это дело – с пятого этажа, в узких лестничных пролетах. Бодя и есть туловище.

Обмерили место происшествия, как и положено.

Вспышка, вспышка, как и положено.

Порошок, отпечатки, дактилоскопия, как и положено…

Словом, бригада занимается всем тем, чем ей положено заниматься. Не слишком ли часто ей приходится заниматься с некоторых пор?

Как же такого бугая вырубили?! Не иначе, группа постаралась. Множественность ударов – и каких! Чем?

Экспертиза покажет. Но можно предположить…

Глядите, товарищ капитан, здесь и здесь. Разрывов тканей нет, но – глядите…

Любой из таких ударов способен навсегда успокоить. В принципе, да.

Но! Это Гуреев. Б. И. Боксер. Что-что, а держать удар он может… э-э… мог.

Да? А на спине – видел? Позвонки!

Коллеги. Обмен первыми еще не выводами, но впечатлениями: разве что «тигриной лапой»… однако какую силу надо иметь! И квалификацию!

Сотрудники-оперативники тоже не хухры-мухры, кое-что умеют, кое-что повидали.

Но тут постарался настоящий профи.

Гуреев Борис Ильич, он же Бодя – сам профи, ан…

Все. Вынесли Бодю. Ногами вперед.

Похороны подобного рода – неизбежное место встречи людей, ничего общего между собой не имеющих и не могущих иметь. Казалось бы!

Солидный, известный всем и каждому учредитель товарищества с ограниченной ответственностью Баскаков – и стая мордоворотов с ограниченной ответственностью за свои поступки, та стая, что в порыве гнева громила «черных».

Невнятная женщина, глаза на мокром месте. Родственница? Сестра? Подруга?

Скорбный, убитый горем Юрия: я вас любил любовью брата и, может быть, еще сильней.

Стасик Ли, не поднимающий головы, прячущий взгляд.

Ряха-блин из Теремка – в цивильном, без петлиц. Как же, как же! Бодя – давний клиент!

Гуртовой со товарищи: как бы чего… похороны подобного рода всегда чреваты…

Зеваки, зеваки. Пришельцы на давние могилки – навестить. Старушки-тетки. Инвалиды.

А тут… Смотрят пусто сквозь оградки-решетки: никак важный кто? домового ли хоронят, ведьму ль…

И обычный разнобой, сумятица реплик:

– Жить бы ему и жить…

– А баба кто? Сестра?

– Хрен знает! Водки хватит?

– Хрен знает! Когда ее хватало! Гля, и менты здесь.

– А что они, не люди? Им положено, Бодю-то…

– Кто ж его? Чем?

– Хрен знает! рессорой от «тоеты». Неизвестно. Ментам бы только груши околачивать.

– Гля, а там кто?

– Где? Нет никого.

– Вон там. Только что. Не видел, что ли? Вон у ангела с крестом, вон!

– Пить меньше надо. Да-а… Бодя. Помню, он мне в девяностом на Кубке так врезал…

– Вот теперь и ему кто-то врезал…

– Но ка-а-ак!

Сверкнул Юрия зрачками. Он безмолвен, но ушам оглохнуть не прикажешь, мозгам варить не откажешь, эмоциям бурлить не запретишь. Сверкнул, просверливая Стасика Ли: помнишь, Стасик, Пашу Климова? А Бодю, говорят, тоже отключили специфическими приемчиками. А ведь не любил ты его, Стасик, не любил! Школа ягуара, Стасик, да?

– Не по-христиански его… На третий день ведь. А его…

– Скорей бы уж все! Секут.

– Кто сечет? Чего ты трясешься?!

– Я знаю?! Секут!

Да. И не только мордоворот из толпы трясется: секут!

Тот же Юрия временами неуютно шеей ерзает.

Тот же Бакс – он здесь не главный (конечно, его место там, где он есть, но не здесь, тьфу-тьфу-тьфу!), он поодаль. Просто человек толпы. Да, мол, был у меня на службе Гуреев Б. И., да, печально, разумеется. Однако совсем ни к чему быть в центре, быть центром внимания. А ощущение, что – в центре.

Только чьего внимания? Ну полное ощущение, будто наблюдают за тобой – и не искоса, а в упор, пристально. Непонятно – кто?!