Трюкач

Поделом Гавришу и мука! Кто же в нашенском сегодня, затевает свой бизнес, не имея крыши над головой. Крыша – понятно? В нашенском сегодня понятие крыша и младенцу известно. А Гавриш давно и очень сильно не младенец, Гавришу о душе пора подумать – подумать, и отдать по первому требованию. Но сначала отдать долг. Растущий. Счетчик – чик-чик, чик-чик. Бе-е-едный Гавриш. Во всех смыслах – бедный. А ведь мог стать богатым. Ну обеспеченным – всяко. Предлагал, помнится, Слой Гавришу сотрудничество. Печатать здесь, продавать туда – в пересчете на рубли бесценок… для них, но для нас весьма солидный куш. Не книги, но… всяческую печатную продукцию. Да, специфическую. За лицензией у Слоя дело не встанет – что угодно встанет, но не дело. И крышу Слой Гавришу даст. И оплата – пока в дереве, но если мы себя зарекомендуем там, то не исключено, что со временем… Как?

Сначала Гавриш отказал мягко, потом отказал твердо. Надо же! Без крыши – и отказал! Грех такого не кинуть! А при чем здесь Слой?! Абсолютно ни при чем! РАЗУМЕЕТСЯ – ни при чем! Гавриша бьют? Бьют, значит? Часто бьют? Вот ведь печаль какая! Но хоть не насмерть? Сла-а-ава богу! Бе-е-едный старик, за что ему такое! И никакой предъявы, вот ведь незадача какая. Развелось шпаны-ы! Русопяты переношенные! Шагу не ступить без того, чтобы по морде не получить. Просто за то, что ты – Арон Самойлович. Просто за то, что евреи, известно, продали Россию. Да-да, конечно, старик Гавриш зарабатывает отнюдь не продажей России, но разве этим долболобам объяснишь! Каким этим? Да всем этим… шпаны-ы развелось! К слову, ходят слухи, Гавриш очень недурно зарабатывает до сих пор. Да-а-а?… Что вы говорите! Но на зубы-то хватает? Вроде бы один фарфоровый зуб – порядка ста долларов. А Гавришу сколько вышибли? Что вы говорите! И в который раз? Да-а-а… Вот ведь печаль какая! Накладно, весьма накладно. Однако Слой может только посочувствовать, но никак и ничем не помочь. Да и Гавриш к нему, к Слою, не обращался за помощью…

Адресные данные Арона Гавриша тоже плотно засели в голове Ломакина. Вопреки нормальной логике, Ломакин возложил самые большие надежды на Гавриша. Сам по себе старик вряд ли способен на что-либо иное, кроме хрестоматийного непротивления злу насилием. Зато способен навести. То есть послужить подсадной уткой. Били – а он пока держится. Бьют – а он пока держится. Следовательно, будут бить, тут его Ломакин и поддержит… и управиться с наемными бойцами – для Ломакина не вопрос, а однозначный ответ. Да, он, Ломакин, лег на топчаны, но именно для того, чтобы проявиться точно и по месту, когда Слой уверится: нету Ломакина, нетушки – нет. И вот что… Не станет Ломакин сдавать наемных бойцов, что называется, куда следует. Сам разберется. Сам и только сам. Сам! Да! Сил, навыков и умения достаточно. Каскадер. Двадцатилетний стаж. Тридцать семь картин. Считая «Час червей», тридцать восемь. Но считать ли «Час червей»? Да уж: это была моя лучшая фильма! Это МОГЛА БЫТЬ моя лучшая фильма.

Почему он, Ломакин, так прокололся со Слоем? Потому что жизнь – не съемочная площадка. Там, на площадке, – привычка-приучка к НАДЕЖНОМУ ПАРТНЕРСТВУ. Иначе – гроб. Каскадер вполне философски отнесется к спонтанному, немотивированному тычку в физиономию от хулигана-дилетанта. Даже не ответит по той простой причине, что ненароком убьет. Например, легендарный Деламар… ладно, о нем потом… А вот подстава, еще и подстава с заранее обдуманными намерениями – за такое можно и… покарать. Сурово. Пусть бы подстава по трусости или по глупости! Ведь по подлости!

Что производит ваша фирма?

Наша фирма производит хорошее впечатление! – отвечал Слой непроницаемым английским тоном и брал в сообщники, подмигивая: – Очень сложная продукция в наше время.