Трюкач

Зиг посмотрел на нее, не мигая. Нола упрямо не отводила глаза. Он не в первый раз замечал за ней эту привычку. У нее был настороженный взгляд умудренной возрастом женщины, всегда попадающий точно в цель, раскладывающий жизнь по полочкам. Вот и сейчас, упомянув смерть чужого ребенка, Нола впилась глазами в Зига, просчитывая его реакцию.

Зиг, однако, никак не отреагировал. Смерть дочери не лишила его понимания того, как устроен мир. Он каждый день ощущал присутствие смерти. Каждый день стоял над каталкой, накладывая косметику на серую плоть, готовя в последний путь очередную юную душу, угасшую в расцвете лет.

– Я с этим сталкиваюсь каждый день, – произнес он.

– Нет. Вы видите труп, когда буря уже миновала, – возразила Нола. – А вы представьте себе бегущую по грязной дороге маму-суннитку, кричащую по-арабски, что ваша часть забыла на постое боевую гранату, а ее пятилетний сын ее нашел и теперь мертв. Языка я не знаю, но никогда не забуду, как кричала эта женщина. Душевная мука нигде в мире не нуждается в переводе.

– К чему ты клонишь?

– Вы спросили про Роуана Йоханссона. Он был спец по таким случаям. Люди приходят в ужас, когда жизни ребенка назначают цену, но в маленькой суннитской деревне, где дети мужского пола ценятся выше, чем девочки, берется продолжительность жизни, делается допущение, что он мог бы работать до восьмидесятилетнего возраста, подсчитывается совокупный годовой доход за все время… В итоге мертвый ребенок обходится Дяде Сэму примерно в семьдесят две тысячи долларов. Стоит заплатить семье наличными, и – о, чудо! – проблема исчезает. – Нола ненадолго замолчала. – Теперь понятно, почему его прозвали Гудини? Любой провал у него как по волшебству…

– …исчезает, – закончил Зиг.

Нола снова занялась рисунком.

История выглядела правдоподобной и дополняла то, что он слышал от старого фокусника. Гудини активно занимался перевозкой нала и, если верить Великолепному Цезарю, в последнее время перевозил много больше обычного, включая крупную партию для Аляски. Напрашивался вопрос: что такого произошло на Аляске, чтобы заливать пожар деньгами? Зачем потребовались дополнительные поставки – чтобы замять еще бо́льшую проблему? А самое главное – какая связь между Нолой, упавшим самолетом и операцией «Синяя книга»?

Глянув на девушку, Зиг заметил, что она стискивала карандаш пальцами, словно пыталась его задушить.

– А что ты еще знаешь, Нола?

– Гудини, как любой спецназовский кассир, специализировался на самых крупных проколах. Особенно таких, которые военные хотели бы скрыть. Это все, что я знаю.

– Может, это и есть суть операции «Синяя книга»? И он для этого ездил на Аляску? Что, если «Синяя книга» – не способ ликвидации последствий, не черная касса, а побочная неофициальная операция, чтобы замять собственный промах?

Нола продолжала молча рисовать.

– Или же кто-то случайно узнал, что Гудини – прикрытие «Синей книги»? Или… – Факты теснили друг друга в голове Зига, – увидев, сколько денег проходит через его руки, Гудини решил отщипнуть долю себе лично? Такое ведь могло быть? Сколько, ты говоришь, обычно возит кассир?

Ни звука.

– Знаешь ли, Нола, если хочешь добраться до истины, иногда полезно поддержать разговор.

Девушка продолжала работать карандашом. Зиг был не против показать, что злится, и в то же время понимал – молчание в нее вбили.

Он кашлянул и вытянул шею, заглядывая в блокнот Нолы. Она немного отодвинулась, давая понять, что не желает показывать.

– Нола, возможно, тебе будет приятно услышать – я понял, о чем говорит твое искусство. Ведь ты из-за него летала на Аляску, не так ли?

Девушка ненадолго подняла глаза. Еще чуть-чуть, и она сказала бы: «Врете!»

– Я их видел, – опередил ее Зиг. – В твоей мастерской… все эти портреты… холсты, прислоненные к стене. Там их десятки, и на всех погрудные портреты солдат. Красивые, только очень печальные, – добавил Зиг, ловя на лице Нолы ответную реакцию. – Я заметил, что на обороте ты всегда указывала фамилию солдата: «Дэниел Соммерс – Монтерей, Калифорния; Дениз Ланнэмен – Кувейт».

Рука Нолы стала двигаться медленнее – достаточно, чтобы Зиг заметил.

– Видишь ли, мне хватило сделать пару снимков. Думаешь, я не догадаюсь, что общего между всеми твоими картинами?

– Вы не знаете…

– Попытки самоубийства – вот что у них общего, – выпалил Зиг. – В них все дело, не так ли? У каждого штатного художника своя тема. Несколько лет назад во время свертывания боевых действий в Афганистане один из наших художников писал только пейзажи со сценами вывода войск. Картина за картиной изображала горы брошенных компьютеров в пустыне… ямы, в которых когда-то находились командные пункты… бульдозеры, сносящие бывшие базы. Других художников привлекали люди, солдаты на поле боя. А тебя? Дэниел Соммерс, сержант Ланнэмен. Ты писала портреты тех, кто попытался наложить на себя руки.

Нола опустила карандаш.

65

* * *

Авиабаза Дейч Коппер-Сентер,

штат Аляска Пять дней назад

– Долго еще? – спросила Камилла.

– Скоро уже, – ответила Нола с пастельным мелком в руке. – Не болтай.