Триумф

В очках, в большой шляпе, думая, что хорошо бы он сейчас в своих Австрийских, или Швейцарских, или Итальянских – потому что ты не запомнила, это очень сложно, запомнить такую мелочь – Альпах свернул бы себе шею… Или хотя бы подвернул ногу, потому что жалко, ведь когда-то у вас был хороший секс, а это уже немало, учитывая нагрузку и прессинг сегодняшнего дня, конкуренцию и возраст, алкоголь и встречи, и пробки, и в который раз 35 лет. И нет еще сорока, но есть одышка и нервы. Километры нервов, потому что надо зарабатывать деньги, ведь они так быстро кончаются, когда приходит эта ужасающая хандра, и их надо тратить на тебя, чтобы показать – не тебе, а всему пристально наблюдающему миру, – что ты все еще что-то значишь, потому что в современном обществе есть уникальный механизм оценки – подарки. И эти бесконечные траты, чтобы не чувствовать себя одиноким, – на алкоголь, на спортзал (надо же делать вид, что ты что-то делаешь, чтобы побороть одышку), и иногда девки, хотя девки уже надоели, все на одно лицо, тюнинг и апгрейд и несут идентичную чушь, которую продают им глянцевые журналы и телевидение.

А сейчас он где-то с кем-то – точно где-то в горах, но с кем… А я наслаждаюсь морем и солнцем с Андреем. Наслаждаюсь? Я вечно не в настроении, терплю его, целыми днями не говорю, обрываю его, если он робко начинает разговор, не занимаюсь с ним сексом. Завтракаю одна – отыгрываюсь на нем за то, что он здесь со мной, а Олег – где-то там, с кем-то другим.

4

– Не уходи. Мне необходимо тебя видеть, я не представляю, как буду жить без тебя. У меня ничего нет – ни работы, ничего, за что можно было уцепиться. Не уходи сейчас. Давай попробуем еще побыть вместе, начать заново. Я так привык к тебе, мы все время были вместе, если ты уйдешь, у меня ничего не останется. Пожалуйста, не уходи.

Я никогда себе не прощу, что начала встречаться с Андреем. Какое-то время все это выглядело как нормальные отношения, я даже строила планы. Но никогда я не была так далеко от себя, даже в самые «черные» периоды в юности. Никогда никого нельзя вписывать в свою жизнь, в которой уже есть любовь, какая бы она ни была болезненная. В итоге хуже всего Андрею, а он ни в чем не виноват. Я знала, что так нельзя, но я так сделала и даже поверила, что мы можем быть парой и можем быть счастливы.

А потом одно жалкое сообщение от Олега – и все, я понимаю, как я его люблю, как мне его не хватало. Я вспоминаю, кем я была, – сумасшедшей, но никак не праздной. Мне очень жаль, что Андрею так плохо.

Это самое мучительное, что только может быть. Не общаться с ним – ему будет плохо, общаться: он всегда будет надеяться. Может, было бы правильным выйти за него замуж, чтобы он был счастлив, раз так любит меня, не быть эгоисткой, но я же понимаю, что он в этом случае как раз счастлив не будет, потому что так было каждый раз, когда мы были где-то, где все пары наслаждались природой, отдыхом, друг другом, а я думала об Олеге и раздражалась, и делала Андрея несчастным.

Я не знаю, что мне делать, и никогда больше не хочу быть в такой ситуации. Боюсь, что меня всю жизнь будет мучить совесть и лучше уж быть одной.

* * *

Мы сидим с Даней, тем самым менеджером, продвигавшим музыкальный магазин, где я работала продавщицей.

Жизнь какая-то другая – непонятная, странная. Пятница. После 6 часов включается оглушительная музыка, а людей у бара так и нет, все сидят за столиками. До них еще не дошло пятничное настроение. Дети в песочнице засыпают песок в формочки, у них время от времени что-то получается. Все вокруг, уже повзрослев, засыпают в формочки жизнь – в будни ты работаешь, как только часы бьют шесть вечера пятницы – перемещаешься в бар, один-другой, напиваешься, и так вплоть до утра понедельника. И все по новой.

Но в «Кетаме» у бара нет никого, а громкая музыка просто портит нам вечер.

Мы говорим о будущем, успехе, вреде наркотиков, о разных знакомых, о состоянии дзен. Мы уже съели ланч, заказали еще один чайник зеленого чая и десерты. На столе – его макбук, айфон, мой айпад и телефон, клавиши которого протерлись от того количества сообщений, которые я посылаю во внешний мир. При этом я ругаю себя за мизантропию и самоизоляцию.

– Одно дело, когда ты с детства ощущаешь трагичность мира и тебе хреново с самого начала. Но уж лучше прийти к гармонии, а не к саморазрушению. – Мой друг закуривает крепкую сигарету.

Я бы тоже курила, если бы это не было вредно. Но только не тонкие женские сигареты, а мужские крепкие.

Мы снова обсуждаем тяжелую болезнь довольно молодого музыкального продюсера – ему где-то между 45 и 50 годами, – лет 10 назад он создал крайне успешный проект, получивший известность по всему миру. Можно сказать, что никто до сих пор не повторил этого успеха. Потом он много курил, и не сигареты, растерял людей, с которыми все начиналось, приобрел тусовку, состоявшую из прихлебателей. Там, где был он, был чуть ли не притон. Все занимались сексом со всеми. Все шло по нисходящей. Потом он заболел.