Триумф Анжелики

Она долго смотрела на детей, и ей казалось, что их щеки порозовели. Может быть, так действовал отвар семян и лишайника, который она дала им перед сном? Она разогрела остатки и с наслаждением выпила микстуру. Как это было хорошо! Больше ничего не надо!

Она решила пойти отдохнуть, потом уже нужно будет принимать решение. Она заснула, проснулась, вздрогнув, подбросила в огонь дров, потом скользнула под шкуры, к детям, в большую теплую кровать.

Она снова заснула. Она была счастлива.

Ее пробуждение поставило ее между смутными образами сна и реальностью, в которой нужно было действовать.

Ее тело было слабым, но отдохнувшим.

Мысль о детях вырвала ее из состояния забытья, которое рождало мягкое головокружение и лишало сил. Встав, она всматривалась в их лица, опасаясь, что не различит их дыхания.

Но они спали, по-прежнему мирно и спокойно. Она забеспокоилась. Они спят слишком долго. Нужно их будить.

Но они попросят еды.

Она вспомнила. Она хотела выйти во что бы то ни стало на охоту. Словно погружаясь в ночной океан, она вспомнила, что был стук в дверь, что у порога лежал мешок с едой, что… это была не еда… Нет! Она не хотела знать! Она спала! Это ей приснилось!

Там был мертвец, и он был жив.

«Я спала!»

Она успокаивала себя: «Я спала».

Царило великое спокойствие. В форте и снаружи. Буря утихла. Снег залепил окна, но сквозь него она различила свет солнца.

Спала ли я?

Она смотрела на свои руки, истерзанные льдом. Каждая деталь ее вчерашнего вечера, возникая в памяти, вызывала приступ тошноты.

Ее расстройство, ее безумие, ее гнев против Уттаке, ее крики, черная пасть ночи, мешок… И большое черное тело посреди зала, без движения…

Она задала себе вопрос.

По-прежнему ли это тело там, в соседней комнате?

Эта мысль внушила ей ощущение чьего-то присутствия, кто разделял с ней это заброшенное убежище, и это было одновременно страшно и необычно.

«По-прежнему ли он там? И если — да, то что дальше?»

«Что же ты наделала? — подумала она, похолодев. — Он умирал, а ты его бросила!»

Слабая и испуганная, она не пыталась объяснить себе, что заставило ее убежать.

— Что за бред меня охватил? Я решила, что это… отец д'Оржеваль?.. С чего я так решила?

С того, что Рут сказала ей: «Они выйдут из могил!» Она почувствовала себя безумной и виноватой.

Была ли она уверена, что видела блеск рубина? Может быть, это была кровь? Ведь его тело — это одна сплошная рана… Она потеряла голову!

— Что я наделала!

Медленно, она поднялась, накинула на плечи накидку.

В комнате было натоплено, а в коридоре и в зале пар вырывался изо рта. Она продвигалась, держась за стены, в надежде, что все следы вчерашнего кошмара исчезли…

Но он по-прежнему был там. Длинный, черный, неподвижный, в середине зала, на том же месте, такой же, каким она его оставила вчера.

Остановившись на пороге, она смотрела на него испуганно и не зная, что делать.

Некоторые племена покидают стоянки, когда к ним попадает подобная «посылка» с мертвецом. И она понимала их. Но от этого ей было не легче.

— Что я наделала! Несчастный умирал. А теперь уже поздно.

Мысль, что вождь могавков специально подкинул ей мешок с таким содержимым, чтобы она смогла собственноручно умертвить врага, заставила ее содрогнуться.

— Ты не знаешь меня, Уттаке! Ты не понял, кто я такая!..

Она убежала, потому что спазм снова сжал ее желудок.

— Что я наделала! Даже если это был он, что абсудрно, я не имела права его бросать.

Охваченная жалостью, она подошла и встала на колени возле тела.

Она раздвинула обеими руками складки мешка и, словно в средневековых усыпальницах королей, увидела лицо «плакальщика», суровое и радостное в скорби, окровавленное и обожженное. Она думала: «Прости меня! Прости меня!»

Это был белый человек, миссионер-католик, француз, иезуит, и теперь она не понимала, что заставило ее убежать. Это был белый, христианин, брат.

Ей не следовало бы так поступать.

Она отдала лавры победы Уттаке-Дикарю.

— Простите меня, отец! Я согрешила. Простите меня, бедный человек!

Слезы слепили ее. Но к чему теперь плакать? Что ей теперь делать, когда он умер? И по ее вине.

Ее взгляд снова упал на распятие. Рубин был на месте и сверкал. Рубин!

Она внимательно разглядела лицо мученика.

Кем был иезуит? И почему он носил на шее распятие отца д'Оржеваль?

Дрожь пронзила ее. Она различила легкий пар, исходящий от неподвижного лица. Так он еще жив? Невообразимо!

Быстро она стала шарить по карманам и наконец извлекла зеркальце, которое поднесла к губам священника. Хоть ее рука и дрожала, ошибиться было невозможно. Стекло запотело.

— Он жив!

К ней тут же вернулись силы и мужество.

— Я буду за ним ухаживать! Я спасу его!

Если ей удастся вырвать у смерти этого человека, они спасены.

Это был знак. Знак Небес, посланный на Землю.

Этот знак был проявлением более милосердной силы, чем та, которая подвластна людям.

Она пошла в комнату, чтобы усилить огонь. Дети спали.

Она вернулась с теплым питьем, своим сундучком с лекарствами и инструментами.

Сначала она решила дать ему немного алкоголя. Это должно помочь ему: она всегда верила названию «Аква витэ» — «Вода жизни», огненная вода.