Триумф Анжелики

Немой англичанин предоставил испанцу свою собственную кровать. Когда Анжелика увидела дона Альвареса, лежащего на подушках, похудевшего и пожелтевшего, ее охватило дурное предчувствие. Она тоже упрекнула себя, что уделила недостаточно внимания окружающим. В Вапассу было теперь слишком много народу, слишком много детей, за которыми нужно следить, слишком много болтунов, которых нужно выслушать, а те, кто предпочитали молчать и тихо испустить дух в чужом углу — не испытывали затруднения.

— Но почему?.. — сказала она ему, опустившись на колени у его изголовья. — Дорогой дон Альварес, вы не позволили никому ухаживать за вами! Вы не считаете себя вправе обратиться с просьбой к женщине, даже если эта просьба заключается в чашке отвара. И вот где вы оказались теперь…

Она протянула руку к груди больного, но он удержал ее. Это был жест человека, переносящего невообразимые страдания, и малейшее движение исторгало стон из его уст.

— Нет, мадам! Я знаю, что ваши руки — руки целительницы. Но уже слишком поздно.

Она почувствовала опухоль.

Жоффрей де Пейрак по-испански выразил дружеские упреки своему другу — капитану испанской стражи.

Пока они возвращались в форт, она угадывала в нем напряжение, глухую боль, которые передавались и ей. Сколько же лет находится рядом с ним эта группа испанских наемников? Где он их встретил? Какие битвы выиграли они вместе?

Граф спросил:

— Что вы думаете о его состоянии?

— Все пропало!

Она тут же добавила:

— Я его вылечу!..

«Она его вылечила!.. Она его вылечила!.. Кажется, что он поправился!»

Слух распространился, и никто не хотел этому верить. Потому что Анжелика каждый день, по нескольку раз, отправлялась в хижину к умирающему испанцу, держа в руках свою сумку с травами. Она мало об этом рассказывала, а общественное мнение утвердилось в мысли о неизлечимости болезни дона Хуана Альвареса. И мало-помалу установилось меланхолическое настроение, которое возникает над всеми актами жизни, когда люди ждут чьего-нибудь близкого конца.

Многие говорили, что Рождество будет грустным и траурным. В Рождество дон Хуан Альварес еще не смог участвовать в общем веселье, но принял одну за другой небольшие группы друзей, пришедших навестить его. Он сидел в большом кресле в форме тетраэдра, что составляло единственную меблировку дома англичанина, в котором он любил читать свою Библию.

Наградой Анжелике были счастливые искорки в глазах человека, к которому она была привязана. Жоффрей также был в восторге.

— Что за сокровище досталось мне! — воскричал он, приподнимая ее в своих объятиях, чтобы крепче прижать к себе.

Она замечала, что никогда не сказала бы «Я его вылечу», если бы не находила это возможным.

У нее были ее книги, все книги по медицине, которые она достала и колдовские талмуды Шаплей, которые она расшифровывала каждый день, добывая рецепты и изучая их состав. Она часто вспоминала и то, чему ее научила колдунья Мелюзина.

В течение этих лет в Америке, она смогла, пользуясь спокойствием Вапассу, заняться изучением работ и опытов, за которые во Франции ей угрожали бы презрение и смертельная опасность. Там вовсю продолжалась охота на ведьм, а неумелые, но обученные в университетах юнцы занимали свое бесполезное место у изголовья больных.

Она проводила долгие часы в двух больших комнатах, где Жоффрей приказал расставить предметы из ее аптеки, которая уже могла соперничать с коллекциями самых знаменитых аббатов.

Пока испанец болел, она распорядилась принести в дом Лаймона Уайта целую кучу настоек и порошков. Так старый пост Вапассу превратился в фармакологическую лабораторию, размещенную в подвале. Это сыграет в дальнейшем свою роль.

Снег выпал, но бураны еще не начались. Испанца доставили в форт, где он должен был окончательно встать на ноги. Ему отвели аппартаменты недалеко от де Пейраков, и дети часто наносили ему визиты. Он был крестным отцом Раймона-Роже, а еще один испанец крестил Глориандру. В Салеме, стоя на страже возле церкви, где должны были состояться крестины двух новорожденных умирающих близнецов, они были захвачены врасплох акушеркой-ирландкой, которая уговорила их стать кумовьями двум ее дочерям

— крестным матерям детей. Не такое это уж простое дело найти двух католиков в городе, подобном Салему. Небо послало для этого двух испанцев.

Начали прокладывать траншеи и расчищать в снегу дороги при помощи брусов, сложенных треугольником, которые тащили лошади.

Иногда, перебираясь из дома в дом по таким дорогам, Анжелика брала с собой Шарля-Анри.

Он был похож на Иеремию Маниго, своего юного дядю, но глаза его были такие же темные, как у Дженни.

Однажды, когда они возвращались домой, Анжелика поймала себя на том, что усиленно думает об этом ребенке под хруст снега под ногами. У него никого не было. О нем все заботились, любили и баловали его, но он был ничей. Дженни никогда не вернется. И она передала его именно ей.

— Шарль-Анри, зови меня мамой.

— Как это делает Онорина и близнецы?

— Да, как Онорина и близнецы.

19