Триумф графа Соколова

Милый Теодор!

Все мои дни наполнены только Вами. Вы переменили мою жизнь. Я целую этот лист, ибо знаю, что Ваши руки коснутся его. Нет на свете ничего страшнее, чем любить и знать, что твои чувства никогда разделены не будут. О Боже, за что такая мука?!

И все же луч надежды не померк: отдайте этим гнусным людям то, что они требуют. Может, они правы, что это пойдет на пользу нашей России, которую я патриотично люблю?

И тогда они выпустят меня из своих когтей! Я тут же сольюсь в любовной истоме с Вами, о мое дорогое дитя! Ваша душа создана для любви чистой и пылкой. Любовь — это неземное блаженство, которое в полной мере только я смогу дать Вам, ибо никто, кроме меня, не в состоянии оценить превосходные качества Вашей души.

Неужели какой-то пустяк, кучка каких-то жалких бумажек станут непреодолимой преградой между нами? Женское сердце так нежно, что одно неосторожное прикосновение может разбить его как драгоценную фарфоровую вазу.

Я падаю на колени: Вы, милый ангел, можете растоптать меня, но берегите нашу любовь — она дарована небом!

Вечно Ваша Е.

Соколов перечитал письмо. С удивлением подумал: «Боже, какой изящный слог! Сама Жорж Занд не писала столь изящно своему возлюбленному — Альфреду Мюссе».

Он спрятал письмо в ящик письменного стола, помолился на угадывавшийся за окном в непроглядной тьме купол Исаакиевского собора и через минуту погрузился в беспробудный сон.

Легенда

Утром Соколов спал дольше обычного. Разом пробудившись, открыл крышку золотого карманного «Буре». Стрелки показывали начало девятого. По обычаю размявшись гимнастикой, сыщик перешел к силовым упражнениям: приседания, отжимания с полсотни раз — уперевшись руками в пол, а ноги поставив на широкий мраморный подоконник.

Едва принял душ и оделся, в дверь постучали. Это был Гарнич-Гарницкий.

— Завтракать, сударь, желаете? — гостеприимно осведомился Соколов.

Гость махнул рукой:

— У меня аппетит пропал, похудел на шесть фунтов. Если только чашку крепкого чая…

Лакей принес в «люкс» из ресторана легкий завтрак и самовар. Соколов, поглощая омлет из дюжины яиц с ветчиной, участливо спросил:

— И что вас тревожит, Федор Федорович?

— Нынешней осенью, в самом конце ноября, я в поздний час возвращался с какого-то приема. Хотелось прогуляться. Я отпустил извозчика, а сам не спеша двинулся вдоль Малой Невки. Кругом ни души. Вдруг слышу торопливые шаги. Оглянулся — меня какая-то долговязая фигура, одетая в ватерпруф, догоняет. Еще на подходе, шагов за десять, фигура вежливо приподымает шляпу:

— Простите за беспокойство. Если не ошибаюсь, вас зовут Гарнич-Гарницкий?

Лица в темноте не разглядеть. Я удивления не показываю, спокойно отвечаю:

— Чем, сударь, могу быть вам полезным?

— О да, вы можете быть полезным. Наш разговор совсем конфиденциальный. Я прошу вас не волноваться. Пока вы в полной безопасности, — слова вежливые, а тон угрожающий.

Чувствую, добра ждать от этой встречи не приходится. Требовательно произношу:

— Для начала, сударь, представьтесь!

— Можете меня называть Александром Степановичем.

Я заметил: при некоторых звуках у этого типа словно просвист выскакивает. И акцент небольшой. Спрашиваю:

— Вы немец?

— Это не главное. Наш разговор полезен для вас и для России. Вы ведь любите Россию?

— Продолжайте!

— Скажите, вы желаете хорошего для России? В этом случае вы обязаны помочь нам. В противном случае вас ждут очень большие неприятности.

Одним словом, после некоторых угроз, в том числе… — Гарнич-Гарницкий малость замялся. — Ну, в общем, этот тип потребовал, чтобы я передал ему полный набор военных карт. Это значит выдать секретнейшие сведения: дислокацию войск, инженерные сооружения, коммуникации. В случае отказа, заявил тип, меня и мою семью «ликвидируют в наказание и назидание другим».

Соколов перестал пить чай, вопросительно поднял бровь:

— И что было дальше?