Триумф и прах

Джеймс Кемелли. »

Не обнаружив любовного признания, я испытала искреннее разочарование.

– Теперь ты убедилась?! – Летиция снова залилась слезами. – Боже! Как мне это пережить?!

В письме и не пахло чуткой романтикой, которую я жаждала там отыскать. Но оно даровало мне способ утешить Летицию, ибо раннее не знала, как это лучше сделать.

– Так ведь здесь нет ничего такого, что указывало бы на его любовь к Каприс или на то, о чем подозреваешь ты. Смею предположить, они всего лишь совершили прогулку вместе.

– Нет, Белла! Я застала её в спальне. Она одела чёрное платье и спустилась во двор, а вернулась только на рассвете. Эту злосчастную ночь они провели вместе!

Рыдая с новой силой, Летиция бросилась лицом в подушку. Я изумилась, начиная понимать, что тень женщины, увиденная мной ночью, принадлежала Каприс, и, как выяснилось, любовницей обзавелся не Уильям Кемелли, а его сын…

При всем своем изрядном потрясении, вызванном не благородными поступками Джеймса, полного интереса к нему я не потеряла. Мне хотелось разобраться, что обе сестры разглядели в нём такого, что ускользнуло от моих глаз? И почему Каприс скрывала шею за материей палантина?

5

Вечером мы прогуливались на холмах. Угнетающая духота парила над землёй, создавая климат пустынного зноя. Тётя Адалия полностью оправилась от того неприятного ужина и неустанно чирикала бог весть о чём с Агостиной Медичи. Они шли быстрым шагом, словно торопились навстречу заветным мечтам, и ввиду своей хромоты я не поспевала за ними. Бросив затею их догнать, я живо вертела головой, осматривая усадьбу. На безоблачном небе догуливало заходящее солнце, укутываясь в рубиновые оттенки, а холмистые поляны, ковром сбегающие от горизонта к плантациям, неистово радовали взор.

Меня ослепляло упоение Италией! На её бесконечных холмах; узких улочках города; в шумной суете Рима, забывшей о революциях и войнах, так долго терзающих угнетенный народ, я чувствовала себя чужестранкой. И в то же время переживала безудержную любовь к Италии, зная, что в моей крови течёт спокойствие итальянских вершин и буйство горных рек; зная, что именно Италия – моя единственная Родина и Родина всех тех, кто был мне дорог; зная, что нигде не обрету большего покоя, чем на землях плантаций, дарующих щедрые плоды возделанных почв. Та любовь жила в самых отдаленных уголках моей хладнокровной души, и всякий раз, возвращаясь сюда, она, точно Христово воскресение, поднималась всё выше и дарила мне радость и успокоение.

Опьяненная тем чувством, я не сразу различила позади себя топот скачущей лошади, а, когда всё же ясность вернулась к мыслям – я оглянулась и увидела Джеймса Кемелли. Стегая лошадь, он стремительно направлялся ко мне.

– Вы не силитесь скрывать хромоту, – мягко отозвался он, приблизившись, – так намного лучше!

Меня злило повышенное внимание к моему увечью. Было бы куда полезней, если б о нем не забывали Агостина и тётя Адалия, тогда бы не плелась я позади и сумела избежать того разговора. Пожалуй, Кемелли был единственным человеком, которого занимали чужие беды.

– С вашей стороны весьма странно заметить это и не заметить противоречия самому себе, – с улыбкой съязвила я.

Приторное лицо Джеймса выдавало заинтересованность. Он благородно сдерживал поводья, пока лошадь резво перебирала копытами, шагая вперед-назад.

– Продолжайте.

– Вы утверждали недавно, что не видите смысла в мелочах. А сами только и делаете, что ищите их в окружающем мире.

– Ничего подобного. Я попросту положил начало беседе, которая не имела бы и минуты развития, скажи я о чудесной погоде вместо вашей хромой ноги.

Слегка обескураженная речью, я замолчала. Джеймс спрыгнул с седла и взял поводья в руки. Мне вспомнились ярые возмущения Терезы в адрес лошади. Это был вороной конь фризской породы, достойный восхищения. Струясь черным гладким шелком, ровная шерстка отливала на солнце блеском, а густая волнистая грива и такой же густоты смоляной хвост едва не касались земли. Он был бесподобен! Если не считать бельма на чёрном глазу.

– Не хотите прокатиться?

– Как вы себе это представляете? Мне порой ходить сложно, не то что скакать верхом на лошади.

Джеймс издал незначительный тихий смешок.

– Леонардо да Винчи страдал дисплексией, но это не помешало ему написать «Джоконду».

Размышляя над словами Джеймса, я посмотрела вперед, где за ближайшим холмом почти скрылись тётя Адалия и синьора Агостина. Мной обуревало желание воспользоваться предложением Кемелли, но угадывая, как отнесутся обе семьи к моей дружбе с отродьем преисподней, не говоря уже о Летиции, изнемогающей от любви к Джеймсу, я сочла нужным отказать своим желаниям.

– Наверно, вы назовёте меня безвольной, но я не Леонардо да Винчи…

Уголки его бескровного рта медленно поползли вверх: отвратительная гримаса насмешки на лице Джеймса Кемелли несопоставима ни с чем!

– Очень зря, – сказал он и, подскочив на лошадь, вскоре затерялся за горизонтом.