Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. Книга 2. Часть 1

Проект директивы, кроме Маленкова, смотрел Жданов. В конце концов дело не в директиве, а в уверенности политического руководства, что страна способна отразить любое нападение и разгромить агрессора. Директива была подготовлена в духе предложений Г.К. Жукова по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР, переданных в мае Сталину. Там тоже говорилось о необходимости ’’упредить противника и разгромить его главные силы на территории бывшей Польши и Восточной Пруссии”⁴. Генштаб и ГУПП полагали, что оборона может быть лишь кратковременной: войска готовились наступать. Отразить нападение и наступать… Поэтому в первые день-два после начала войны у партийного и военного руководства не возникали мысли о катастрофе. Она как бы исключалась.

А реально произошло вот что. Хотя высшему руководству страны по различным каналам сообщали о предстоящем нападении фашистской Германии, оно не сделало очевидного: не привело в боевую готовность приграничные войска. Директива № 1 запоздала, если говорить о ее назначении, не менее чем на сутки. Сталин и его окружение не понимали (а военные не решились ему растолковать; Тимошенко вообще очень боялся ’’вождя”), что боевая готовность — это жесткие временные параметры. Время, необходимое для подъема дивизии по тревоге, для сбора, марша и занятия указанных оборонительных позиций, колеблется от 4 до 20 часов. Например, в Западном особом военном округе в среднем нужно было от 4 до 23 часов⁵. А Директиву № 1 Генеральный штаб начал передавать в 00 часов 20 минут 22 июня. Прием в округах был завершен в 01 час 20 минут. После этого командующие со штабами изучали документ и вырабатывали необходимые в таких случаях распоряжения, указания. На это ушло еще час-полтора. По существу, войскам на выполнение директивы оставалось менее часа.

Значительное количество дивизий было поднято по тревоге лишь бомбардировками и артиллерийским налетом фашистов. Части и соединения, начав выдвижение в указанные районы, как правило, не дошли до них, встретив на своем пути танковые колонны немцев, и вынуждены были вступать в бой с ходу. Противник сделал все, чтобы нарушить связь, парализовать управление. Для всех было полной неожиданностью, что подвижные группировки немцев к исходу первого дня продвинулись в глубь территории на 50–60 километров… Войска второго эшелона начали выдвигаться к границе под непрерывными ударами вражеской авиации; она господствовала в воздухе с первых часов. Навстречу войскам двигались нескончаемые толпы беженцев. Связь отсутствовала. Командиры не знали обстановки. Районы, в которые предписывалось прибыть соединениям, были уже заняты противником, сумевшим добиться тактической, оперативной, а затем и стратегической внезапности. Да, именно так. Политической внезапности не было, но из-за преступной нераспорядительности Сталина войска были поставлены в условия, когда самые авантюрные намерения немецкого командования осуществились. Начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер позже писал: ’’Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношении не были приспособлены к обороне. Его войска в пограничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была слабой”⁶.

Сталин, нервно расхаживающий по своему кабинету, не знал, что немецкое командование сделало ставку на решительное продвижение своих танковых клиньев в глубину советской территории, не заботясь о том, что в тылу у них оставались советские войска. Была сорвана мобилизация во многих областях. В первые же день-другой более 200 складов с горючим, боеприпасами, различным военным имуществом, как и многие госпитали, оказались в руках врага. Неразбериха, отсутствие твердого управления деморализовали войска. В оперсводке № 1 от 24 июня 1941 года, подписанной начальником штаба 4-й армии полковником Л.М. Сандаловым, говорится: ”От постоянной и жестокой бомбардировки пехота деморализована и упорства в обороне не проявляет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части приходится останавливать и поворачивать на фронт командирам всех соединений, начиная от командующего армией, хотя эти меры, несмотря даже на применение оружия, должного эффекта не дают”⁷.

А Сталин все ждал утешительных вестей…

Когда утром 22 июня встал вопрос, кто обратится к народу с сообщением о нападении гитлеровской Германии, то все, естественно, повернулись к Сталину, но тот неожиданно отказался. Почти не раздумывая. Отказался решительно. В исторической литературе по сей день бытует мнение, что Сталин принял такое решение потому, что был, как, например, вспоминал А.И. Микоян, в подавленном состоянии, ”не знал, что сказать народу, ведь воспитывали народ в духе того, что войны не будет, а если и начнется война, то враг будет разбит на его же территории и т. д., а теперь надо признавать, что в первые часы войны терпим поражение”.