Триумф и трагедия, Политический портрет И В Сталина. Книга 2

история судит не только побежденных, но, кто знает, может судить и победителя? А может быть, старческое раздражение в последние годы не покидало его и потому, что он все больше убеждался в тщетности, создать нечто великое и вечное? Ведь он хотел остаться великим навсегда. Он всю жизнь клялся в верности марксизму. Но в душе считал, что Маркс и Энгельс не "очистили" свои идеалы от буржуазной, мещанской культуры. Они слишком часто использовали сомнительное понятие гуманизма, "заземляли" социалистический идеал. А он, Сталин, внес в марксизм готовность к революционному чуду, способность пожертвовать почти всем сегодня во имя лучезарного завтра...

Диктатор всю жизнь считал, что бесчисленные жертвы - необходимая, естественная, обязательная плата за верность Великой идее, готовность максимально приблизить ее реализацию. Сталин никогда не замечал, что человек, масса для него стали средством достижения Великой цели, которую он видел уже совсем другой, нежели основоположники марксизма. Цель, идея, идеал для него были все. Но цели крайне деформированные, искаженные сталинским видением. Для их достижения допустимо тоже все. Об этом бездумном революционном русском радикализме очень хорошо сказал еще в начале века выдающийся мыслитель Сергей Булгаков: "Он делает исторический прыжок в своем воображении и, мало интересуясь перепрыгнутым путем, внедряет свой взор лишь в светлую точку на самом краю исторического горизонта. Такой максимализм имеет признаки идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни". Думаю, что С. Булгаков очень верно подметил один из истоков революционного, но в конечном счете трагического русского радикализма, который, в свою очередь, явился одним из истоков пренебрежения всем во имя Великой идеи. Сталин оказался последовательным проводником этого максимализма, представшего в его исполнении преступным. Как мудро и провидчески об этом писал С. Булгаков: "Я осуществляю свою идею и ради нее освобождаю себя от уз обычной морали, я разрешаю себе право не только на имущество, но и на жизнь и смерть других, если это нужно для моей идеи. В каждом максималисте сидит такой маленький Наполеон от социализма или анархизма".

Но в Сталине сидел не "маленький Наполеон". Это был один из величайших цезарей, для которого макиавеллизм давно стал неотъемлемой частью его мышления и действий. Хотя при всем том Сталин не мог не понимать, что присвоенное им право "на жизнь и смерть других" не смогло решить многого из того, что он задумал.

Страшное предчувствие уже прокрадывалось к нему в душу. Он его отгонял, по долгой привычке погружаясь в бездну текущих дел. А они были непростыми не только внутри .страны, но и за ее пределами. На многих международных событиях того времени была заметна печать и его личного участия.

ЛЕДЯНЫЕ ВЕТРЫ

Оглядываясь с высоты прошедших десятилетий на те почти восемь лет, которые Сталину довелось прожить после Победы, видишь, что они были во многом необычными. Внутри страны - вновь предельная мобилизация всех человеческих сил для восстановления и роста могущества государства.

В международном плане эти же восемь лет характерны тем, что все сильнее дули холодные ветры. "Мы вышли из этой войны,- заявил президент США Г. Трумэн,-как наиболее мощная в мире держава, возможно, наиболее могущественная в человеческой истории". Администрация США, страны, монопольно обладавшей самым страшным оружием массового уничтожения, не смогла избежать соблазна извлечь из этого обстоятельства максимальную выгоду. Выступление Сталина в феврале 1946 года на предвыборном собрании достаточно спокойное и даже миролюбивое - Запад воспринял чуть ли не как вызов. Этот вызов многим за океаном просто был нужен. США на деле стремились к "руководству миром". Были в ходу и более сильные выражения вроде необходимости "перестроить мир по образу и подобию Соединенных Штатов".