Триумф семян. Как семена покорили растительный мир и повлияли на человеческую цивилизацию

«Существует одно общее правило, — заметил Бьюли под конец. — Семена, запасающие масла, обладают большей энергией на единицу массы, чем крахмалистые семена. Масла энергетически более выгодны, чем целая куча крахмала». Он также уточнил, что семена обычно не прибегают к этому богатому энергетическому запасу вплоть до самого конца прорастания. Большинство видов растений располагает достаточным количеством сахаров в семени, чтобы зародыш пробудился к жизни и лишь потом начал более сложный процесс освоения имеющихся резервов. Крахмал относительно просто разлагается на сахара, но требуется целая последовательность химических реакций, чтобы превратить белок, жир или масло в вещество, пригодное для извлечения из него энергии, идущей на образование и жизнедеятельность клеток. Наш собственный организм работает точно так же, вот почему вы видите участников триатлона Ironman, поглощающих бананы, злаковые батончики или даже сэндвичи с джемом, а не ломти бекона или чашки оливкового масла. С точки зрения эволюции самое важное — это молодое растение, содержащееся в семени, и создание условий для его развития. Но если можно объяснить, почему семена растущих в лесу деревьев, таких как какао или миндаль, используют в качестве запасных веществ в семени масла и жиры, обеспечивающие юному растению постоянный медленный рост в тени, остается непонятным, почему семена горчицы, растущей на открытых полях, применяют тот же самый способ для быстрого роста. «Существуют и исключения», — подвел итог Бьюли. Мы говорили по телефону, но я живо представил себе, как он качает головой: «В природе всегда бывают исключения».

Британский физик Уильям Лоренс Брэгг однажды сказал, что наука не столько обнаруживает новые факты, сколько «открывает новые способы их объяснения». Разговор с Дереком Бьюли не дал мне новой информации, которая прояснила бы вопросы об энергетических запасах семян. Вместо этого он напомнил мне важную основополагающую истину о самой эволюции. Чарльз Дарвин однажды написал: «Можно извинить чувство некоторой гордости, испытываемое человеком при мысли, что он достиг… самой вершины лестницы, образуемой ступенями органического развития». Это высказывание соответствовало своему времени — эпохе, когда каждый респектабельный викторианский джентльмен ставил респектабельного викторианского джентльмена на верхнюю ступень эволюционной лестницы. Проблема заключается в самом представлении об эволюционных ступенях и лестницах — идее о направленном процессе восхождения к какому-то воображаемому совершенству. Конечно, у Дарвина было гораздо более глубокое понимание эволюции, но именно эта концепция укоренилась в нашем коллективном сознании и была запечатлена в карикатурах, научно-популярных статьях и даже в серьезных научных работах. Разум возвращается к этому представлению неосознанно, вопреки окружающей его действительности, свидетельствующей об обратном. Если эволюция ведет к чему-то единственному в своем роде, как объяснить природное многообразие — 20 000 злаков, 35 000 навозных жуков, изобилие уток, рододендронов, раков-отшельников, мошек и певчих птиц? Почему наиболее древние формы жизни на планете — бактерии и археи — более разнообразны и многочисленны, чем все остальные виды вместе взятые? Располагая временем, эволюция скорее обеспечит нас множеством разных решений, чем какой-то одной идеальной формой.