– Лондонские газеты весьма подробно освещают жесткое противостояние между генералом Гордоном и мистером Гладстоном, сэр. При этом общественное мнение всецело на стороне генерала Гордона. Многие хотят, чтобы Хартум был освобожден от блокады, генерал Гордон спасен, а дикарей наконец-то научили хорошим манерам.
– А вы что думаете на этот счет, капитан?
– Будучи кадровым армейским офицером, сэр, я не позволяю себе иметь собственное мнение по таким вопросам.
– Очень мудро, – улыбнулся Дэвид. – Однако, разделяя это общественное мнение, вы не считаете, что премьер-министр демонстрирует полное отсутствие решительности в своих действиях?
– Я могу говорить откровенно, сэр?
– Именно этого я и добиваюсь. Все, что вы скажете мне сейчас, останется между нами. Даю вам честное слово.
– Я думаю, что мистера Гладстона нельзя обвинять ни в трусости, ни в малодушии, как это делают многие британцы. Отказываясь послать армию вверх по реке, чтобы спасти жизнь генералу Гордону, мистер Гладстон просто не считает эту операцию достаточно оправданной. Судя по всему, он не хочет вовлекать всю нацию в весьма дорогостоящую и к тому же чрезвычайно рискованную кампанию в самом сердце Судана всего лишь для спасения репутации одного человека. Ведь он может просто бросить этот город, сесть на один из своих пароходов и благополучно вернуться домой.
Дэвид нахмурился:
– Боже мой! Я попросил вас быть предельно откровенным и получил то, что хотел. Но все же скажите, Баллантайн, не кажется ли вам, что Уайтхолл несколько озабочен поступками высокопоставленного офицера, чьи слишком поспешные и не всегда удачные действия могут навлечь на правительство волну гнева и разочарования?
– Было бы прекрасно, сэр, если бы речь шла о чем-то другом, – резонно заметил Пенрод. – Полагаю, это хорошо видно из того донесения, которое я только что доставил вам от сэра Эвелина.
Дэвид со всей серьезностью обдумал слова Пенрода. Этот парень показался ему не только симпатичным, но еще и чертовски неглупым. У него есть голова на плечах.
– Значит, вы против операции армии Уолсли, направленной на наше спасение?
– О нет! – поспешил заверить его Пенрод. – Ни в коем случае. Я солдат, а солдаты не могут выступать против войны. Я всегда стремился быть в гуще военных событий, даже когда сами действия казались мне лишенными здравого смысла, что совершенно очевидно в данной ситуации. И даже если благополучный исход операции представляется маловероятным.
Дэвид громко рассмеялся.
– Да, война редко имеет здравый смысл, – согласился он. – Приятно слышать такие слова от армейского офицера. Но почему же тогда Гладстон изменил свое решение и все-таки направил сюда армию?
– Мистер Гладстон всегда уступает силе, выраженной в единодушном желании нации. Насколько я понял со слов сэра Эвелина Беринга, премьер-министра убедили, что для успешной экспедиции вполне достаточно одной бригады. И только когда он неохотно согласился на эту операцию и громогласно объявил о ней всему народу, военное министерство запросило гораздо большие силы. Он понял, что менять решение слишком поздно, и поэтому вынужден был увеличить экспедиционный корпус до десяти тысяч человек.
Время за разговором пролетело быстро, и они опомнились, лишь когда в дальнем углу кабинета громко пробили большие настенные часы. Дэвид изумленно уставился на них.
– Боже мой, уже два часа ночи! А вам надо хоть немного поспать перед встречей с генералом Гордоном. Нетрудно представить, что с ним вам придется беседовать гораздо дольше, чем со мной.
Слуги терпеливо ждали его за дверью, но Дэвид отпустил их и сам показал Пенроду одну из гостевых комнат. Ночь была такой душной, что он, измотанный долгим путешествием, даже не потрудился надеть фланелевую пижаму, любезно предоставленную хозяином. Вместо этого быстро разделся, накрылся простыней, предварительно сунув под подушку свой кинжал, и уснул мгновенно, как гаснет свеча, задутая порывом ветра.
Через некоторое время он проснулся и, затаив дыхание, понял, что в комнате кто-то есть. С трудом сообразив, где находится, он заметил сквозь ресницы, что шторы на окне задернуты и комната погружена в полумрак. Было раннее утро. Он медленно сунул руку под подушку, сжал рукоятку своего любимого кинжала и приготовился нанести молниеносный удар.
Позади кровати послышались тихие шаги, и кто-то робко кашлянул. Звук позволил определить местонахождение незваного гостя. Пенрод мигом слетел с кровати, свалил вторгнувшегося в комнату человека на пол и, ухватив одной рукой за горло, другой приставил острие кинжала к его груди.
– Малейшее движение – и я убью тебя, – хрипло прошептал он на арабском языке. – Кто ты?