Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера

Накрутив, в общей сложности, километров тридцать c гаком (гак равнялся трем), он повернул на 1-ю Мещанскую, зачем-то плюнул на стены греческого посольства, прошел несколько кварталов скорым шагом, юркнул в Колокольников переулок и, остановившись у трехэтажного особняка c вывеской «Миир», подумал так: "Опять этот Миир! Этот гусар говорил, чтоб я поставил на нем метку. А почему именно на нем? Никогда раньше не слышал. Что, черт возьми, это такое?.. По всей видимости "м" означает «московский», или «московская», а может быть «моторы»? Или «моем»? «Моем и индивидуально раскапываем»! Что же они раскапывают? И почему индивидуально! Не понятно и уж больно закомуристо".

У подъезда закомуристого особняка стоял черный «шевроле». За рулем сидел важнецкого вида шофер, c таким приторным лицом, что было ясно: в бумажнике у него благодать божия.

Корейко подошел к авто и вежливо поинтересовался:

– Скажите, товарищ, вы работаете в Миире?

Важный водитель c лицом, не истощенным умственными упражнениями, подбородоком, как кошелек, и усами в аршин выразил на своей морде отталкивающую физию, пригладил сначала правый ус, затем левый, кинул на любопытного субъекта несколько неуклюжий взгляд, кивнул, ответил грубо:

– Работаю. Конечно, работаю. Пыль дорожную жру, да уши рву стонами клаксонов – вот моя работа!

– Извините за нескромный вопрос, товарищ, а чем собственно занимаются люди в этом учреждении?

– Дядя, ты задаешь много вопросов! – прошипел сквозь зубы водитель «шевроле».

«Сам ты дядя! Тоже мне племянник нашелся!» – подумал Корейко, но промолчал.

– Иди, дядя, в контору, тама тебе все и скажут! – зевнув, посоветовал водитель и, откинувшись на мягкую спинку, задремал.

В вестибюле было по-деловому суетно. Туда, оттуда и сюда метались курьеры. Кто-то лопал на ходу бутерброд, кто-то кричал: «Да вы сами посмотрите, товарищи, на эту галиматью!» Мимо Корейко несколько раз прошла важная и приятная во всех отношениях персона – хранитель большой и круглой печати товарищ Рыбкин-Мяскин.

– Гражданин, можно вас на минутку? – вежливо обратился к хранителю печати Александр Иванович.

– А успеете? – капризно прогундел Рыбкин-Мяскин.

– Долго ли умеючи?

– Умеючи-то долго.

– Скажите, а это не Ковчег частников?

– Вы что – сбрендили?!

– Точно не Ковчег?

– Да нет же, я вам говорю!

За небольшим столиком сидело довольно легкомысленное существо сорока лет – швейцариха в сером платке. Швейцариха вязала носки. Время от времени она закрывала глаза и на всех фыркала. Вошедший гражданин ей тоже не понравился.

– Что вы меня фотографируете? – спросила она c надсадой в голосе.

– Мамаша, как пройти к председателю? – наивно и трогательно спросил Корейко.

– Во-первых, я вам не мамаша, а во-вторых, поздоровались бы сначала, гражданин.

«Колом бы по балде тебе дать», – подумал Корейко, а вслух решился сказать мягко:

– Добрый день.

– Да какой же он добрый?!

– Как пройти к председателю?

– А вы не грубите! Вам к какому из председателей? К Парфену Ферапонтовичу или Пахому Феофилактовичу?

– Кто ж из них главнее?

Швейцариха косо поглядела на Корейко.

– А я почем знаю? Поднимайтесь на третий, там их приемная.

Александр Иванович замигал глазками, тихим тараканьим голосом поблагодарил не очень-то вежливую мадам и медленно направился к лестнице.

«Странно и закомуристо, – рассуждал он. – Учреждение одно, а председателя – два! Это тебе не газгандский Пятьдесят первый!»

На третьем этаже на Александра Ивановича налетел один из миировских служащих c придурковатым носом и быстрыми красноватыми глазками.

– Ага! Вот и вы! – радостно взвизгнул служащий. – У меня из-за вас все нервы отвинтились!

– Какие нервы, товарищ?

– Как же какие! За ваш поступок, Ефим Агапович, башку отломить надо! Вы знаете, что мне сказал Парфен Ферапонтович?

– Нет, я не знаю, что вам сказал Парфен Ферапонтович! Дайте пройти...

– Конечно, не знаете. А как задарма провизионку получать, вы знаете?

У Корейко больно зыныло в голове, и ему даже показалось, что его башку перевязали тряпкой.

– Какую провизионку?

– Комиссия разберется, какую! Припаяет такой срок, что до гроба помнить будете! Вы, товарищ Будомиров, под суд пойдете. Досконально пойдете!

– Послушайте, я не Будомиров, я...

– Не Будомиров? Так, что ж вы мне голову битый час морочите?

Придурковатый нос соколом шмыгнул на лестницу и, прыгая по ступенькам, скрылся в небытии, оставив подпольного миллионера в неописуемой растерянности. Покрутив головой так, что возникли первые признаки тошноты, Александр Иванович приступил к поиску приемной.

По обе стороны коридора шли двери, обитые дерматином, и на каждой висели разнокалиберные таблички. В конце коридора на подоконнике сидело четверо.

– ...Ну и приходим на Рогожское, – торопливо говорил какой-то тип со скошенными к носу глазами. – Поначалу сказали, что будут там хоронить. Потом оказалось, что на Калитниковском. Ну, мы c товарищами пешкодралом... У пруда народу тьма! Покойник на Боясова походил, но весьма растяжимо. Так и не узнали, где его похоронили. Форменная труба какая-то, да и неловко. В общем, так и ушли в дураках.