Триумфальная арка

– Крысы бегут из Парижа, – сказал Морозов. – В «Энтернасьонале» пустуют три номера. Такого не бывало с тридцать третьего года.

– Их скоро займут другие беженцы.

– Какие же?..

– Французы, – сказал Равик. – Из пограничных районов. Как в прошлую войну.

Морозов поднял рюмку и увидел, что она пуста. Он подозвал кельнера.

– Еще графин «пуйи»… Что же будет с тобой, Равик?..

– Ты хочешь, чтобы и я на манер крысы?..

– Вот именно.

– Нынче и крысам нужны паспорта. И визы. Морозов укоризненно посмотрел на него.

– А разве до сих пор они у тебя были? И все-таки ты жил в Вене, в Цюрихе, в Испании и в Париже. Но теперь тебе пора исчезнуть.

– Куда? – спросил Равик, он взял графин, принесенный кельнером, и налил в холодную, запотевшую рюмку легкого вина. – Может быть, в Италию? Там меня поджидает гестапо. На самой границе… В Испанию? Там фалангисты.

– В Швейцарию.

– Швейцария слишком мала. В Швейцарии я был трижды. Всякий раз полиция через неделю задерживала меня и высылала обратно во Францию.

– Ну, а если в Англию? Поедешь из Бельгии зайцем.

– Ничего не выйдет. Поймают в порту и отправят обратно в Бельгию. А Бельгия – страна, противопоказанная эмигрантам.

– В Америку тебе не попасть. Как насчет Мексики?

– Беженцев там полным-полно. Да и пускают только тех, у кого есть хоть какое-то подобие документа.

– А у тебя вообще ничего?

– В тюрьмах, где я сидел под различными фамилиями за нелегальный переход границы, мне давали справки об освобождении. Сам понимаешь, это не лучшие документы. Я их тут же уничтожал.

Морозов ничего не ответил.

– Больше бежать некуда, старина, – сказал Равик. – Возможность бежать рано или поздно кончается.

– Ты, конечно, знаешь, что тебя ждет, если начнется война?

– Еще бы. Французский концлагерь. Он, безусловно, будет довольно скверным – ведь ничего не подготовлено.

– А дальше что?

Равик пожал плечами.

– Стоит ли заглядывать так далеко вперед?

– Хорошо. А подумал ли ты, что случится, когда заварится вся эта каша, а ты будешь сидеть в концлагере? Чего доброго, попадешь в лапы немцам!

– Как и многие другие. Это вполне вероятно. А может быть, нас успеют вовремя выпустить. Кто знает?

– Ну, а дальше что?

Равик достал сигарету.

– К чему весь этот разговор, Борис? Я не могу покинуть Францию. Для меня жить где-нибудь в другом месте либо опасно, либо невыносимо. Да я и сам больше не хочу никуда бежать.

– Значит, ты никак не хочешь уезжать?

– Не хочу. Я уже все обдумал. Не могу тебе это объяснить, да этого и не объяснишь. Просто не хочу уезжать.

Морозов помолчал, разглядывая людей, сидевших за соседними столиками.

– А вот Жоан, – вдруг сказал он.

Она сидела с каким-то мужчиной довольно далеко от них, на террасе, выходившей на авеню Георга Пятого.

– Ты его знаешь? – спросил Морозов.

Равик всмотрелся.

– Нет.

– Похоже, она меняет их довольно часто.

– Торопится жить, – равнодушно заметил Равик. – Как большинство из нас. Все задыхаются, боятся что-то упустить.

– Это можно назвать и по-другому.

– Да, конечно. Но суть дела не меняется. Беспокойство души, старина. Вот уже двадцать пять лет как человечество поражено этой болезнью. У же никто не верит, что можно спокойно состариться, живя на свои сбережения. Каждый чует запах гари и старается урвать от жизни все, что только может. К тебе, мудрому философу, это, конечно, не относится. Ты сторонник простых радостей.

Морозов промолчал.

– Жоан ничего не смыслит в шляпах, – сказал Равик. – Ты только посмотри, что она нахлобучила себе на голову! У нее вообще мало вкуса. В этом ее сила. Культура расслабляет человека. В конечном счете все сводится к удовлетворению самых примитивных жизненных потребностей. Ты сам – великолепное подтверждение этому.

Морозов ухмыльнулся.

– Оставь мне мои низменные утехи, ты – человек, витающий в облаках. Людям простого вкуса нравится очень многое. Они никогда не сидят с пустыми руками. В шестьдесят лет гоняться за любовью – значит быть идиотом и пытаться честно выиграть там, где другие играют краплеными картами. А в хорошем борделе я обретаю душевный покой. В доме, который я посещаю, есть шестнадцать молоденьких женщин. За небольшие деньги я там чувствую себя пашой. Меня осыпают ласками куда более искренними, чем те, по которым тоскует иной раб любви. Подчеркиваю: раб любви.

– Я понял тебя, Борис.

– Вот и отлично. Тогда выпьем это холодное, легкое «пуйи» и вдоволь надышимся серебристым парижским воздухом, пока он еще не отравлен.

– Что же, выпьем. Ты заметил – в этом году каштаны цветут второй раз?

Морозов кивнул и показал на небо: над темными крышами светилась крупная красноватая планета – это был Марс.

– Заметил. Вон гляди-ка – Марс. Говорят, он давно уже не стоял так близко к Земле, как в этом году. – Морозов рассмеялся. – Скоро прочтем в газетах, что где-то родился ребенок с родинкой, похожей на меч. И еще о том, что выпал кровавый дождь. Для полного комплекта знамений не хватает только таинственной средневековой кометы.