Он поднял глаза и встретился взглядом с Жоан. По-видимому, она вошла, когда он звонил. Раньше ее здесь не было. Теперь она сидела в углу напротив.
— Хотите, поедем в другое место? — спросил он Кэт.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет. А вы? Вам захотелось под какое-нибудь чахлое деревце?
— Под ним и водка покажется неаппетитной. А здесь она хороша.
Хор умолк. Оркестр заиграл блюз. Жоан поднялась и направилась к танцевальному кругу. Равик не мог разглядеть, с кем именно. Лишь когда бледно-голубой луч прожектора пробегал по танцующим, она на мгновение возникала и тут же вновь исчезала в полумраке.
— Вы сегодня оперировали? — спросила Кэт.
— Да…
— Интересно, как чувствует себя человек в ночном клубе после операции? У вас нет ощущения, что вы вернулись с фронта в мирный город? Или ожили после тяжелой болезни?
— Не всегда. Иной раз чувствуешь себя опустошенным, и только.
В ярком свете прожектора глаза Жоан казались совсем прозрачными. Она глянула в его сторону. Сердце мое остается спокойным, подумал Равик. Но что-то оборвалось внутри. Удар в солнечное сплетение. Об этом написаны тысячи стихотворений. И удар мне наносишь не ты, хорошенький, танцующий, покрытый легкой испариной комок плоти; удар исходит из темных закоулков моего мозга. А если мое внутреннее сотрясение сильнее, когда я вижу, как ты скользишь в полосе света, значит, случайно разболтался какой-то контакт.
— Это не та женщина, которая раньше выступала здесь с песенками?
— Именно та самая.
— Теперь она больше не поет?
— По-моему, нет.
— Она красива.
— Вы находите?
— Да. И даже больше чем красива. Ее лицо так и светится какой-то открытой жизнью.
— Возможно.
Кэт посмотрела на Равика прищуренными глазами. Она улыбалась. Это была одна из тех улыбок, какие часто кончаются слезами.
— Налейте мне еще рюмку, и уйдем отсюда, — сказала она.
Поднявшись с места, Равик поймал на себе взгляд Жоан. Он взял Кэт под руку. Это было излишне — Кэт вполне могла ходить и без посторонней помощи! Но пусть Жоан посмотрит — ей это не повредит.
— Вы не окажете мне любезность? — спросила Кэт, когда они пришли к ней в отель.
— Разумеется. Если только смогу.
— Пойдемте со мной на бал к Монфорам?
— А что это такое, Кэт? Никогда не слыхал.
Она уселась в кресло. Оно было очень большое, и Кэт казалась в нем какой-то особенно хрупкой — словно статуэтка китайской танцовщицы.
— Для парижского высшего света бал у Монфоров — главное событие летнего сезона, — пояснила она. — Он состоится в следующую пятницу в особняке и в саду Луи Монфора. Это имя ничего вам не говорит?
— Ничего.
— Вы не составите мне компанию?
— Но меня никто не приглашал.
— Я сама достану вам приглашение.
Равик недоуменно посмотрел на нее.
— Зачем это, Кэт?
— Мне очень хочется пойти. Но не одной.
— Неужели вам не с кем идти?..
— Мне хотелось бы с вами. Я ни за что не пойду с кем-нибудь из моих прежних знакомых, теперь я не выношу их.
— Понимаю.
— Это самый прекрасный и последний праздник под открытым небом. За минувшие четыре года я не пропустила ни одного. Сделайте мне одолжение.
Равик понимал, почему она хочет пойти именно с ним. В его обществе она будет чувствовать себя увереннее. Он не мог ей отказать.
— Хорошо, Кэт, — сказал он. — Только не надо доставать специально для меня приглашение. Просто скажите хозяевам, что придете не одна. Этого, полагаю, будет вполне достаточно.
Она кивнула.
— Разумеется. Благодарю вас, Равик. Я сразу же позвоню Софи Монфор.
Он встал.
— Значит, заеду за вами в пятницу. А ваш туалет? Вы уже подумали о нем?
Она взглянула на него исподлобья. На ее гладко причесанных волосах играли резкие блики света. Головка ящерицы, подумал Равик. Гибкое, сухое и жесткое изящество бесплотного совершенства, не свойственное здоровому человеку.
— Собственно говоря, с этого мне и следовало начать, — сказала она в некотором замешательстве. — Это будет костюмированный бал, Равик. Бал в саду при дворе Людовика Четырнадцатого.
— О Господи! — Равик снова сел.
Кэт рассмеялась непринужденно и совсем по-детски.
— Вот бутылка доброго старого коньяку, — сказала она. — Хотите?
Равик отрицательно покачал головой.
— Что только не взбредет людям в голову!
— Они каждый год устраивают что-либо в этом роде.
— Тогда мне придется…
— Я сама позабочусь обо всем, — поспешно прервала она его. — Не беспокойтесь. Я раздобуду вам костюм. Что-нибудь совсем простое. Вам его даже не придется примерять. Пришлите мне мерку.
— Кажется, рюмка коньяку мне все-таки не помешает, — сказал Равик.
Кэт пододвинула ему бутылку.
— Не вздумайте только теперь отказываться. Он выпил рюмку. Двенадцать дней, подумал он. Пройдет двенадцать дней — и Хааке будет снова в Париже. Двенадцать дней — их надо как-то убить. Вся его жизнь сводилась теперь к этим двенадцати дням, и ни о чем другом он думать не мог. Двенадцать дней — за ними зияла пропасть. Не все ли равно, как проводить время? Костюмированный бал? Могло ли вообще что-либо казаться смешным в эти зыбкие две недели?
— Хорошо, Кэт, я согласен.