Триумфальный въезд графских лошадей в мое село

– По моему мнению, – заметил отец дьякон, прожевывая закуску, – следовало завести хорошую дубину или вообще орясину длиною в оглоблю и сидеть в плетневых сенцах, где надо прокопать несколько отверстий… как только волки набросятся на плетень, так сейчас по зубам то того, то другого…

– Будет ерунду-то размазывать, – прервал отец. – Скажи-ко мне, Николай, лучше вот что: давно был в Туле?

– Недавно… сбрую и дугу покупал…

– Виделся с дядей, Иваном Яковлевичем?

– Да! Он вам кланяется…

– Ну, что мой милый племянничек, Глебушка, как поживает? Уж и разутешный же мальчик, – сообщил отец дьякону, наливая себе и ему водки, – вот какой диковинный мальчик: ни в сказке сказать, ни пером написать… красавец неописанный, а уж умница-то, умница-то какой!.. (речь шла о современном писателе, который в описываемое время оканчивал курс гимназии). Он вдруг примется поднимать тебя насмех, а ты вместо того, чтобы обижаться, будешь сам умирать со смеху… Я тебе что, дьякон, скажу. Он на своем дяде (дурак у меня есть другой брат, по имени Семен) верхом ездил! Перед Богом не лгу…

– Ну, это как хотите, отец Василий, по моему разумению, грешно на родном дяде ездить верхом…

– Там толкуй, как знаешь!., а вот какие чудеса творил мой милый Глебушка… Да ведь ты сам посуди: что же иначе со скотами прикажешь делать? С этими олухами Царя небесного… Жаль одно, что Николай сбивает Глебушку с пути истинного. Помилуй! Брат Иван приготовил заранее своему сыну, то есть Глебушке, место секретаря в палате (место самое доходное) с отличным жалованьем, так нет! Надо молодого человека сбивать с толку, поджигать в какой-то университет… Да на что он нужен, этот университет, скажи ради Бога? Сыт себе – и слава Богу! Николай, как сам бездомник, сбил с панталыку одну барышню в нашем приходе… Ты знаешь Завадовскую? Ведь она по милости Николая бросила свое родовое имение и уехала в Питер на какие-то курсы! А то ли дело? Жила бы себе барышня в своем имении и не знала бы «ни печали, ни воздыхания»…

– И волков бы слушала, – заметил я.

– У тебя, брат, все волки на уме… Эх, Николай, доселе еще ветер у тебя в голове!.. Ну, вот теперь будем говорить хоть бы про графа Толстого… Отчего бы каким ни на есть манером не подделаться к нему и не отхватить у него этак десятин хоть двадцать земли, как у Тургенева…

– Но зато, – вставил отец дьякон, – Николай Васильевич приобрел себе от графа лошадку…

– Экой ты чудак! Во-первых, он заработал ее пером; во-вторых, лошадь какая-то, действительно, сумасшедшая… Николай мне писал про нее (хоть он и забыл, должно быть, про это): сел на нее верхом, она сейчас на дыбы… Запряг в повозку, как полоумная, несется, не останавливаясь, от станции до станции… Ежели ты, например, потерял шляпу или как-нибудь вывалился из телеги, чего избави Бог, ребенок, она ни за что не даст тебе поднять их… Ежели теперь встретишься с родным или знакомым, хотя бы с самим отцом благочинным, – также история!.. Только и даст проговорить «здравствуйте» да «прощайте»!.. Вот к кабаку еще можно ее направить, потому она считает его за постоялый двор… да и то больше шкалика не даст выпить, анафема… в противном случае сейчас на дыбы, брыкаться и ломать оглобли…

– Она, должно полагать, – пояснил мой брат, – принадлежит к Обществу трезвости…

– Ну, да! – подхватил мой отец. – Ты, Ванюшка, знаешь изречение Гоголя: «Хотя Александр Македонский был и великий человек, но зачем же стулья-то ломать?»…

Веселый смех завершил нашу родственную беседу.