Тривейн

– Это означает лишь одно, – подняв бокал и отпив бренди, произнес Гамильтон, – вы не видите того, что происходит вокруг! Все, к чему мы приложили руку, каждая область, которой мы управляем, процветает. Никто не может этого отрицать! Все, что мы сделали, создаст финансовую базу таких размеров, что мы сможем влиять на целые районы страны! Уже сейчас мы сделали многое. Мы не обошли вниманием ни взрослых, ни детей, растет занятость, повышается уровень жизни, продолжается выпуск продукции. Национальные интересы от нашей деятельности только выиграли... Вне всякого сомнения, укрепилась и военная мощь страны. Везде, где «Дженис» создавала зоны своего влияния, рос выпуск продукции, набирали темпы социальные реформы и строительство жилья, выросло качество образования и медицинского обслуживания. Мы убедительно доказали, что можем обеспечить социальную стабильность... Вы можете опровергнуть хоть что-нибудь из перечисленного мною, сенатор? Вот ради этого мы и работали!

Нэпп был несколько ошеломлен. Перечисленные Гамильтоном заслуги корпорации изумили его. Он взглянул на самого себя другими глазами.

– Я был слишком занят делами в Вашингтоне, – ответил он, – очевидно, у вас был шире обзор...

– Именно так! Но я по-прежнему хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос... Можете ли вы отрицать те факты, которые я только что привел?

– Нет, полагаю, что нет...

– То есть не можете?

– Хорошо, не могу.

– И вы не понимаете, какой из всего этого можно сделать вывод? Не осознаете того, что мы сделали?

– Вы перечислили ряд достижений, которые я признаю...

– Это не только достижения, сенатор. Я рассказал вам о функциях своеобразного исполнительного филиала правительства, действующего с нашей помощью. Вот почему после тщательного изучения проблемы и быстрого, но тем не менее полного анализа мы намерены предложить Эндрю Тривейну пост президента Соединенных Штатов...

* * *

Несколько минут в оранжерее царила мертвая тишина. Откинувшись на спинки кресел, Йан Гамильтон и Арон Грин дали возможность вновь прибывшим переварить только что полученную информацию. Наконец Нэпп, в голосе которого сквозило явное недоверие, произнес:

– Ни разу в жизни не слышал столь абсурдного заявления. Вы, наверное, шутите?

– Ну а вы, Уолтер? – Гамильтон повернулся к Мэдисону. – Что вы думаете по этому поводу?

– Не знаю, – ответил юрист медленно. – Пытаюсь осмыслить услышанное... Я много лет проработал с Эндрю бок о бок и знаю его как талантливейшего человека... Но президентство... Ничего не могу сказать...

– Но вы хотя бы думаете, – проговорил Арон Грин, глядя при этом не на Мэдисона, а на Нэппа. – Напрягаете свое воображение. А наш «избранник народа» считает все это абсурдом.

– Да, и у меня есть к тому основания! – отрезал Алан Нэпп. – У Тривейна нет политического опыта, он даже не является членом ни одной из партий!

– У Эйзенхауэра тоже не было опыта, – сказал в ответ Грин. – Тем не менее, обе партии старались заполучить его.

– Но у него нет авторитета!

– А у кого было меньше веса в политических кругах, чем у Гарри Трумэна в начале его карьеры?

– У Эйзенхауэра была мировая популярность, а у Тривейна нет ничего, кроме его работы! Ваши примеры не очень удачны...

– По-моему, сейчас нет проблем с популярностью, сенатор, – проговорил Гамильтон со своим профессиональным спокойствием. – Ведь до начала президентских выборов еще целых восемнадцать месяцев. За это время Тривейна можно прекрасно разрекламировать, смею вас уверить. У него есть для этого все необходимое. Главное заключается не в политическом опыте и не в принадлежности к какой-либо партии – отсутствие первого и неучастие во вторых может даже стать преимуществом – главное не в его положении, которое, между прочим, намного прочнее, нежели вы полагаете, сенатор. Да и популярность тоже, знаете, дело второстепенное... Ключ к успеху лежит через избирательные блоки. И мы обязательно войдем в них до или после партийного съезда. Именно «Дженис индастриз» позаботится о создании таких блоков.

Нэпп несколько раз порывался что-то сказать, но всякий раз останавливался, словно стараясь подобрать слова, которые сумели бы выразить все его недоумение. Наконец он положил руки на стеклянную поверхность стола. Этот его жест означал, что он сумел взять себя в руки.

– Но почему? Ради Бога, скажите, почему вы идете на это?

– Ну, вот и вы стали думать, «избранник народа», – похлопал его по руке Грин, и сенатор сразу убрал со стола руки.