Тривселенная

«Вдохновенный-Ищущий-Невозможного! — думал Ормузд. — Помоги мне остаться собой. Я чужой в твоем мире, но я здесь. Я здесь не для того, чтобы уничтожить дух, обратив его в материю. Обратив в дух меня, вы, разумные, не приобретете ничего, кроме пустой, ниоткуда не взявшейся и, следовательно, никому не нужной идеи. Я здесь, и мы вместе должны понять — для чего»…

Ормузд знал, что Вдохновенный-Ищущий-Невозможного понимает его: мысль наталкивалась на преграду, отражалась и падала опять, и так, подпрыгивая, будто мяч, в конце концов уходила в чье-то неподатливое сознание, а ответ…

Ормузд неожиданно понял и мгновенно восхитился смелости Вдохновенного-Ищущего-Невозможного.

— Э-о-т… с-э-в-е… — выводили солнечные лучи, обращаясь в звук.

Это говорил Вдохновенный-Ищущий-Невозможного. Говорил не мыслью своей, а с помощью материального носителя. Чего он хотел? Показать, что действительно способен на невозможное?

— С-э-в-е-э, — выводило солнце странную руладу, и Ормузду показалось, что это было слово «свет».

Возможно, он ошибался, но важно было другое. Нематериальное существо, имевшее о материи, как о природной сущности, изначально враждебной духу, весьма смутное и примитивное представление, Вдохновенный-Ищущий-Невозможного, тем не менее, управлял физическими процессами внутри звезды.

Если так, то становилось понятно, почему идеи-родичи Вдохновенного-Ищущего-Невозможного хотят уничтожить Миньян даже не пытаясь договориться. Стал бы он, Ормузд, будучи на месте Минозиса, церемониться с вышедшей из повиновения идеей, если, конечно, вообразить, что такое в принципе возможно? Подумать только: неизвестно откуда явившаяся в мир идея войны, никому не принадлежавшая, не из чьей головы не исторгнутая, вдруг начинает диктовать условия, создает армии, начинает наступление на Калган… Первое, что сделали бы Ученые — созвали всех коллег, а cреди них отобрали бы лучших, способных создавать пушки из идей, и выступили единым фронтом против наваждения.

— О-о-о… — вздохнуло солнце.

— Хорошо? — переспросил Ормузд и получил мысленный ответ.

«Это правда, — была мысль Вдохновенного-Ищущего-Невозможного. — Материя не может обладать разумом. Разум — это свойство идеи к саморазвитию. Я разумен, потому что суть мою составляет идея вдохновенного поиска невозможного. Идее этой много оборотов Вселенной. Я знаю, что идея вдохновения, ставшая моей сутью, возникла в дискуссии между Познающим-Желающим-Понять и Спокойным-Знающим-Реальное».

Вдохновения, как самостоятельной мыслящей категории, тогда еще не существовало. Вдохновение было свойством мыслящих вступать в резонансные отношения, когда во время дискуссий процесс взаимопонимания ускорялся во много раз. Происходило это крайне редко, но резонанс рождал поистине великие идеи. Вдохновенный-Ищущий-Невозможного себя великим, конечно, не считал, но родившийся одновременно с ним Эмоциональный-Предвидящий-Будущее действительно был гениальной идеей. Именно он первым понял, что будущее предсказуемо. Именно он объявил, что Вселенная начнет сжиматься и в конце концов погибнет. Именно он призвал общество уничтожить разумную материю.

«Как? — спросил Ормузд. — Каким образом идея, как бы она ни была мудра и организована, может уничтожить материю — разумную или нет, неважно?»

«Слово, — сказал он себе. Это была не его мысль, так думал Пинхас Чухновский. — Слово способно убить, мне ли не знать этого? Слово, мысль, идея способны убить материю, причем только разумную. Скажи: „Твой брат предал твой народ. Твой брат виноват в гибели тысяч людей. Твой брат — негодяй“. И ты больше не сможешь жить».

Это произошло с одним из его предков, и не умея разбираться в воспоминаниях, ему лично не принадлежавших, Чухновский не вполне надежно определял даже место действия, не говоря о времени, да и имя, скорее всего, было не реальным, а созданным в воображении.

А вспомнилось ему раннее утро в гетто. Высокие серые стены. Когда он был маленьким, стены казались ему кладкой замка барона Гельфеншталя, он играл с другом, и они шли на приступ, а потом, когда замок был взят, сверху им на головы сыпался мусор, и грозный голос Фейги звучал, как Глас Господень: «Уши порву! Негодники! Идите отсюда, спать не даете!»

Когда он вырос, стены стали такими, какими были на самом деле — дому давно нужен был ремонт, но денег на это не было. И не будет.

Не будет уже ничего, потому что Ицика убили, и маму тоже, а Шуля умерла от того, что не представляла, как будет жить после случившегося. Лица зверей, ворвавшихся в дом в прошлую субботу, и сейчас стояли перед глазами, но что самое страшное — теперь он знал, почему слуги пана Яривского выбрали именно их дом.