Трижды до восхода солнца

Багрянский принял меня в своем кабинете, таком же роскошном, как и его лимузин. Огромное окно с видом на собор и старый город, на стенах полотна современных художников. В живописи я была не сильна, но на всякий случай впечатлилась. Однако куда больше окружающей обстановки меня занимал сам хозяин кабинета. Даже сидя, он выглядел величественно, я бы сказала, монументально. Человек с бычьей шеей, широченными плечами и квадратным подбородком, с успевшими поредеть, совершенно седыми волосами, которые он зачесывал назад. Глаза у него были очень светлые, холодные, и оттого взгляд казался колючим и неприятным. Багрянский скупо улыбнулся, поднимаясь мне навстречу, и вежливо предложил присесть, чем окончательно сбил с толку. Голос низкий, слова он произносил не спеша, тщательно их обдумывая, как человек, который хорошо знает, что к каждой его фразе прислушаются, взвесят, обсудят, а потом непременно переврут. Против воли возникло подозрительное волнение, в основном потому, что теперь я даже гадать не пыталась, что меня ждет.

— Ефимия Константиновна, — начал он, глядя мне в глаза, потребовалось значительное усилие, чтобы этот взгляд выдержать. — Я знаю, что произошло с вашей сестрой. Искренне надеюсь, с ней все будет в порядке… Я слышал, будто некоторые люди в городе склонны связывать это трагическое происшествие с моим именем, если быть точным, с именем моей жены. К большому сожалению, этому способствовал мой сын. Я разговаривал с ним сегодня, и он признался, что обратился к вашей сестре с просьбой прояснить некоторые обстоятельства смерти моей жены. По его словам, он заподозрил, что причина ее смерти вовсе не давняя болезнь, а следствие злого умысла. Идея совершенно нелепая, более того, абсолютно лишенная каких-либо оснований. Убийство ее подруги лишь укрепило его подозрения. С моей точки зрения, мой сын просто не отдает себе отчета в своих действиях…

— Федор Осипович, — перебила я. — Вы от меня чего хотите?

Он вдруг растерялся, не от вопроса, а от того, что кто-то посмел его перебить. Дядя всерьез считал себя всемогущим и пословицу «На все воля божья» трактовал по-своему, то есть кто тут господь бог, любому недотепе должно быть понятно сразу. Он немного помолчал, сцепив руки замком, и вторично улыбнулся краем губ.

— Хочу услышать ваше мнение, — склонив голову набок, произнес он. — Вы потратили время, и немалое, чтобы покопаться в этой истории. Уверен, какие-то выводы для себя вы успели сделать. Думаю, у вас нет причин скрывать их от меня.

— Причин действительно никаких. Если вы думаете, что статья в газете появилась с моей подачи, то ошибаетесь.

— С господином Прохоровым вы как будто хорошо знакомы? — вежливо напомнил Багрянский.

— Более чем. Он был моим мужем, давно и недолго, но расстались мы друзьями. Однако к появлению этой статьи я отношения не имею. По глупости обратилась к нему, желая узнать, что за человек Юдина, — покаялась я с самым разнесчастным видом. — Речь зашла об Авроре Леонидовне, точнее, о ее мемуарах, вспомнили, что ваш сын и моя сестра — одноклассники. Я вам так подробно рассказываю, чтобы вы поняли, как в светлой голове журналиста все это переплелось. Гибель Юдиной, а потом покушение на мою сестру. Последовательность событий показалась ему логичной, если принять за основу идею, что кому-то мемуары вашей жены жить спокойно не давали.

— Вы сейчас говорите о Прохорове. А вы сами как оцениваете эти события?

— Ваша жена намеревалась выступить с разоблачениями и смогла создать некий ажиотаж вокруг своей книги. Допустим, нашелся псих или несколько психов, которых это напугало. Но для того чтобы принять решение покончить с источником грядущих неприятностей, надо точно знать, что в мемуарах ему отведут несколько строк. А как это сделать, если рукопись, кроме вашей жены и ее подруги, в глаза никто не видел? Либо психи ясновидящие, либо ваша жена их попросту шантажировала. Первое все-таки маловероятно, второе… насколько вероятно второе предположение — вам лучше знать.

Он смотрел на меня, стиснув челюсти, и казалось, вот-вот взорвется. Я даже прикинула, способен ли он, к примеру, швырнуть в меня пресс-папье, латунное, с фигуркой медведя вместо ручки. Но пресс-папье Багрянский швыряться не стал. Поднявшись из-за стола, он направился к противоположной стене, где находился белый лакированный шкаф. Открыл дверцу, за ней был сейф. Вытянув шею, я наблюдала за его манипуляциями. Багрянский достал папку из коричневой кожи и подошел ко мне, положил ее на стол и сказал без намека на раздражение или недовольство:

— Это рукопись моей жены. Обратите внимание на дату в конце последней страницы. Я хочу, чтобы вы прочитали ее здесь, сейчас. Я думаю, это не займет слишком много времени. Чай, кофе вам принесет секретарь, если решите перекусить — она тоже все устроит. Я вас оставлю на это время. А потом мы поговорим. — И, не дожидаясь моего ответа, Багрянский быстро покинул кабинет.