Трижды герой

В дружной семье таких летчиков, как Чупиков и Куманичкин, Титоренко и Азаров, любой молодой летчик быстро становился отважным и умелым воином. И Кожедуб очень удивился, когда однажды узнал, что летчик Валерий Горбунов, который уже несколько месяцев служил в их части, ни разу не участвовал в воздушном сражении. Он вылетал на боевые задания, но почему-то не находил противника. «Что же это за летчик? — думал Кожедуб. — Такое имя носит, имя великого Чкалова, и вдруг трус. Но ведь и трус может стать смелым. Не попробовать ли полететь с ним в паре?»

Кожедуб вызвал к себе Горбунова и начал мягко выспрашивать его о том, как ему живется, хорошо ли он разбирается в машине. Выяснилось, что машину он знает хорошо. Значит, надо проверить его в бою.

— Завтра вы полетите со мной, Горбунов, — сказал Кожедуб твердо, и длинные светлые ресницы его собеседника дрогнули, а пухлые щеки медленно залились румянцем.

Но Кожедуб сделал вид, что не заметил этого, и отвернулся, давая Горбунову понять, что разговор окончен.

Наутро они вместе вылетели на поиск. Облака были едва различимы в небе, и летчики еще на земле надели кислородные маски.

Показались два «Мессершмитта». «Впереди цель», — спокойно сказал Кожедуб. Но Горбунов, вместо того чтобы занять положенную дистанцию, не отходил от него ни на шаг. «Займите положенную дистанцию и интервал!»— повысил голос Кожедуб.

Горбунов выполнил приказание, но — неизвестно почему — сделал все наоборот: занял место не с той стороны. Получилось, что Кожедуб должен прикрывать своего ведомого.

«Струсил, болван, и все перепутал! — подумал Кожедуб. — Посмотрим, однако, что дальше будет»,

Вражеские самолеты, завидев «Лавочкиных», развернулись и стали быстро уходить.

— Видели противника? — спросил Кожедуб.

— Видел, — ответил Горбунов.

— А что дальше будет, знаете?

— Н-нет...

Конечно, через несколько минут появилось уже восемь самолетов. Шесть отделились и пошли в сторону Берлина, два — к линии фронта. «Не робей!» — крикнул Кожедуб, начав преследовать «фоккеров». Вдруг они резко развернулись, и самолет Кожедуба оказался под ними.

Кожедуб сделал резкий разворот, крикнул: «Прикрывай, атакую!» — и кинулся в хвост ведущего.

Горбунов должен был отстать, чтобы прикрыть атаку, но он не отстал.

Кожедуб выругался, нажал гашетки, пушки молчали. Кожедуб выругался еще раз, перезарядил пушки — никакого толку.

— Ко мне! — крикнул он. Горбунова рядом не оказалось. Пришлось уходить домой ни с чем.

Кожедуб приземлился и вызвал Горбунова.

— Вы видели врага?

— Видел, товарищ командир.

— А какого же черта вы не стреляли?

— Да я стрелял...

— На каком расстоянии? За версту! Такими атаками вы портите все дело. В конце концов вас подстрелят, как воробья, и погибнете ни за грош! Надо бить с короткой дистанции и выполнять команды как следует.

Горбунов вышел из землянки с низко опущенной головой. Кожедуб долго смотрел ему вслед. «Молодой, ладный парень, — думал он. — А ведь трус. Да еще какой. И как он только в летчики попал! А ты разве не боялся никогда? — спросил он сам себя. — Конечно, боялся. И когда в первый бой шел и когда во второй. Да и сейчас бывает частенько не по себе, и не только в неравном бою, но и один на один с немцем. В неравном даже почему-то легче. Война штука нелегкая. Ведь каждый день могут убить, и тогда не будет ничего — ни солнца, ни смеха, ни песен, ни смешного медвежонка Зорьки, ни друзей. Ничего. И главное, тебя самого не будет. Этого даже представить себе нельзя. Тебя не будет. Живого, а, может быть, и мертвого не будет, вообще ничего не останется... Да, этого парня можно понять. Но оправдать его никак нельзя. Не только потому, что трусить позорно. Трусить вовсе не позорно. Обнаруживать трусость — вот что позорно. И даже не в этом дело. А в том, что если ты обнаружишь страх, тебя обязательно убьют, а если не обнаружишь, запрячешь его глубоко в себя, запрешь крепко-накрепко, тогда ты убьешь врага, а не он тебя. Борьба со страхом это и есть борьба со смертью».

Кожедуб с Чупиковым не теряли надежды, как они говорили меж собой, сделать на Горбунова человека. Если он собьет хотя бы одного немца, это изменит всю его натуру. Ему ведь еще жить и жить.

Чупиков несколько раз подолгу беседовал с Горбуновым. Кожедуб, напротив, не замечал его.

И вот однажды на аэродроме приземлился истребитель. Приземлился как-то особенно лихо. Из кабины быстро вылез Горбунов, с сияющим по-мальчишески лицом, с искрящимися радостью глазами, и побежал прямо к землянке Кожедуба.

— Товарищ гвардии майор! — закричал он, перепрыгивая через три ступеньки. — Есть один! Понимаете, есть! Сбит на короткой дистанции! Как вы учили! Я зашел ему в хвост и дал три очереди, и он развалился на куски, рассыпался в пух и прах! Эх, какая жалость, что война кончается! — воскликнул он с искренним огорчением.

Кожедуб, не скрывая радости, крепко пожал руку Горбунову: