Читаем Трижды на заре полностью

Трижды на заре

Но мужчина сказал, что предпочел бы не пить, целую ночь ему удалось продержаться, и не подобало уступать именно сейчас. Сказал, что ему нужна ясная голова. Потом направился к кровати и, пересекая комнату, заметил, как сквозь портьеры просачивается свет. Вернулся, стал нашаривать одной рукой шнуры, чтобы раздернуть шторы, припоминая, что с математической точностью, хотя и по непостижимым причинам, всегда дергаешь не за тот шнур: хочешь закрыть — открываешь, и наоборот. Сказал об этом даме самым шутливым тоном, на какой только был способен, а тем временем ему удалось чуть-чуть раздвинуть портьеры. Вставала заря. Глядя на далекое небо, залитое неопределенным светом, он ни в чем уже не был уверен. Дама спросила: он что, высиживает это пиво, и тогда он сдвинулся с места и протянул ей банку. Присядьте, сказала дама куда более нежно. Минутку, сказал мужчина и вернулся к окну. Оттуда лился свет. Он подумал, что это приглашение, но теперь было сложно понять, ждут ли там и его тоже. Посмотрел на часы, словно существовала некая возможность обнаружить на циферблате хоть какой-то ответ, но не извлек ничего полезного, кроме смутного впечатления, что час — неправильный, по множеству причин. Может, все еще стоило довериться себе, выйти из этой комнаты, сесть в машину, выехать на шоссе и нажать на акселератор. А может, уместнее забраться в эту постель и проверить, будет ли женское тело таким желанным, каким кажется. Но об этом он подумал так, будто подобная мысль пришла в голову кому-то другому, не ему. Он услышал щелчок, банка открылась, и женский голос спросил, всегда ли он был таким. Каким — таким? Таким правильным, сказала дама. Мужчина улыбнулся. Потом сказал: нет. Тогда дама пожелала узнать, когда это с ним началось, если только он может вспомнить: и вот по этой-то причине он, не отходя от окна, сказал, что прекрасно помнит, ему было тогда тринадцать лет, и все случилось за одну ночь. Сказал, что все там разбилось вдребезги. Перед его домом, который горел той ночью, все разбилось вдребезги, перед тем бессмысленным огнем. Мне было тринадцать лет, повторил. Потом я встретил человека, который меня научил быть правильным и ставить вещи на свое место, и с тех пор я не переставал думать, что у нас нет иной цели, кроме этой. Всегда есть дом, который нужно возводить заново, добавил, и это долгий труд, требующий много терпения. Дама снова его попросила присесть на кровать, но он не ответил, зато, следуя за своими мыслями, рассказал, что его отец каждый вечер слушал радио и выпивал целую бутылку вина, до капли. Садился за стол, клал перед собой пистолет, сбоку ставил бутылку. Пил через соломинку, не спеша, и его нельзя было беспокоить, пока он это делал, что бы ни случилось. К пистолету он никогда не прикасался. Ему нравилось, что он лежит под рукой, только и всего. Сказал, что и той ночью все происходило точно так же; ночью, когда огонь поглотил все. Потом спросил у дамы, есть ли у нее дом.

Четыре стены и кровать? Разумеется.

Не в этом смысле. Настоящий дом. В голове.

Не уверена, что понимаю.

Что-то, что вы строите, ваша задача.

Ах это.

Да, это.

Я уже говорила вам, что никогда ничего не довожу до конца.

А случалось ли вам положить чему-нибудь начало, хоть раз?

Может быть, один.

Где это было?

Рядом с мужчиной.

Хорошая точка отсчета.