Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Изучая это и другие выступления Димитрова и собираясь писать заключительные страницы книги, я понял, что вновь встретился с теми самыми заклятыми врагами болгарского народа, которые уже действовали в первых главах моей повести, — с Николой Мушановым и его политическими союзниками. Сама логика классовой борьбы помогала мне строить сюжет, ибо она вновь столкнула Георгия Димитрова лицом к лицу с его противниками, теперь уже в освобожденной Болгарии. И тем беспощаднее и драматичнее была политическая схватка, что представители Англии и Соединенных Штатов Америки в то время всячески пытались вмешиваться в дела Болгарии. Димитров не мог не почувствовать этого с первых же дней возвращения на родину.

Вскоре Димитров стал Председателем Совета Министров в правительстве Отечественного фронта. К тому времени всенародный референдум провозгласил Болгарию народной республикой.

Органы государственной безопасности раскрыли заговор некоторых главарей оппозиции против народной республики. Один из них, Никола Петков, уличенный в связях с иностранными представителями и в подготовке переворота, был предан суду.

Но бой, который принял на себя Димитров, так же как и его товарищи по партии, по Отечественному фронту, продолжался.

В начале января 1948 года Димитров выступил в Народном собрании. Обращаясь к оппозиции, он назвал ее иностранной граммофонной пластинкой. Одно за другим он зло высмеял «предсказания» оппозиции о том, что англичане и американцы разгромят Болгарию, если она не пойдет в своей политике за ними и будет действовать самостоятельно.

Стойкостью, мужеством, верой в силы болгарского народа, в правоту партии надо было обладать, чтобы оставаться твердым в острых политических ситуациях. Но таким и был Георгий Димитров…

…Как-то после трудного дня, никем не замеченный, Георгий Димитров вышел на улицу. Просто так, без всякого дела. Прохожие не обращали внимания на пожилого человека с откинутыми со лба поредевшими волосами. Равнодушными взглядами скользили они по его лицу или вовсе не смотрели на него. Никто не узнавал его в этот вечер, и он наслаждался свободой и прохладой. Шагая по улицам, знакомым с юности, он вспоминал друзей — и тех, кого уже не было, и тех, кто оставался в строю, — вспоминал Любу, сгоревшую в борьбе, но не отступившую, и ее верную подругу Елену Кырклийскую, с которой встретился недавно, спустя двадцать с лишним лет…

Можно представить себе радость, охватившую меня, когда я наткнулся на сцену этой последней встречи Елены Кырклийской с Георгием Димитровым в ее рукописных воспоминаниях. У меня было такое чувство, как будто я снова, через много лет, встретился со старым своим другом.

Елена писала:

«Мне позвонили и сообщили, что Георгий Димитров хочет видеть меня во дворце, где помещался теперь Совет Министров. Я приняла приглашение. Вечером перед моим домом остановилась машина. Я попросила шофера заехать за Магдалиной, и вместе с ней мы приехали во дворец.

Как только Георгий Димитров увидел меня, он оставил группу людей, подошел ко мне, обнял, с силой сжал мои руки и, обращаясь к Розе, сказал:

— Познакомься с женщиной, которой ты многим обязана…»

Георгий неторопливо шагал в толпе, приглядываясь к оживленным улицам родного города. Все было, как прежде, в те далекие и близкие годы жизни с Любой, и совсем не так. Но вот именно в этом «совсем не так» и заключалась частица судьбы Любы, и его собственной судьбы, и тысяч других человеческих судеб. Страдания и борьба не пропадают бесследно… Болгария становилась форпостом социалистического мира на Балканах. Ей, этой новой Болгарии, отдавал он теперь все свои силы и все мысли.

Он перешел через улицу и остановился у киоска купить сигарет. На другой стороне улицы скрипнула тормозами машина, хлопнула дверца. К Георгию спешил немолодой военный.

— Бай[4] Георгий, — сказал он, — разве так можно? Тебя везде ищут.

Димитров пожал плечами.

— Могу же я отдохнуть после работы? — спросил он. — Скажи, пожалуйста… — глаза его оживились, — сквер около храма святого Николы до сих пор существует?

— На Ополченской? — военный мягко покачал головой. — Да, бай Георгий, скверу ничего не сделалось, он на месте.

— Давай съездим туда, — попросил Димитров.

— Если ты хочешь, бай Георгий…

Они перешли шумную, уже погружавшуюся в сумерки улицу и сели в машину. У сквера святого Николы вышли. Сумерки совсем поглотили затихшие и немного таинственные в этот час деревья. Два немолодых человека неторопливо пошли по дорожке, углубляясь в темноту. Георгий издали увидел скамейку под платаном. Кто-то сидел на ней.

— Жалко, — негромко сказал Георгий и остановился, — скамейка занята…

Его спутник тоже остановился. Что-то в голосе Георгия заставило его подойти к тем, что сидели на скамейке, и сказать:

— Старый человек хочет здесь отдохнуть. Вы разрешите?

— Конечно, — послышался юный женский голос, — хотя это наша скамейка…

Молодые люди вскочили и со смехом убежали.