Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

Ултен заскрежетал зубами. Разумных объяснений у него не осталось.

— Сперва тело порадовалось, — вывернулся священник. — Так?

Дружинник кивнул и, кажется, начал понимать.

— А уж после тела — душа. Значит, от Дьявола. Значит, не божья благодать, а так…

— Ну… а когда в баню сходишь? Там ведь тоже: сперва тело радуется, после — душа. И что, всё от твоего Дьявола?

Много лет прожил Ултен в Славии, но богословскими спорами не увлекался. Не с кем было. Все словены и русы с варягами от кульдея шарахались как от чумного. Теперь же, обретя достойного собеседника, коий и не думает насмехаться, слов священник не находил.

— А как же волки? — невпопад спросил он.

— Какие?

— Те, что за бабой по лесу гнались.

Дружинник криво усмехнулся, огладил светлую бороду.

— Разбежались. Она говорила — боги защитили, а народ, кто на этой поляне после бывал, о другом судачит. У волков нос-то чуткий…

— Да разве зверя запахом напугаешь?

— Смотря каким, — искренне развеселился Ловчан.

Помолчав, Ултен продолжил. Теперь говорил очень осторожно, всячески старался избегать опасных моментов.

— В общем, понял я, в церкви мне хорошо, как нигде более. И стал заходить туда при всяком удобном случае. Священник сначала не замечал меня. Вернее, не хотел замечать — в бытность мою озорником и ему немало хлопот причинил. Опосля священник понял, что искренне к вере Господней тянусь, и спросил о том, хочу ли всю свою жизнь служенью посвятить.

— А ты?

Ултен озвучил очевидное:

— Согласился. Сперва послушником был, после в монашью обитель уехал, постригся. — Священник указал на обритый лоб, который даже в путешествии умудрялся держать в порядке, старательно удаляя щетину.

— Не жалеешь?

— Нет. Господь милостив, он дал мне куда больше. Только человек, коий ставит плоть выше духа, может горевать о такой доле… Затем братья меня к себе в дюжину приняли, и как двенадцать есть апостолов с сыном Господа, так и нас двенадцать.

— А бывает у вас так… — оборвал его Ловчан на полуслове, — чтобы Господь сам являлся? Или посланцев своих являл?

Ултен прекрасно понял вопрос, но приподнял брови, дожидаясь пояснений. Ловчан же замялся, будто не свою, чужую тайну выдать собирался.

— Ну вот… Есть люди как люди. Живут себе, ничего волшебного не видят. А есть такие, коим то… дух подводный явится, то ещё какая… штука. Наши волхвы говорят, будто такие люди богами отмечены и вместо мирской жизни должны идти в услужение.

В другой час кульдей бы фыркнул и высказал всё, что о «богах» думает. Но Ловчан располагал, поэтому Ултен ответил мягко:

— Ежели Господь призывает — нужно идти. Но ежели бес зовёт — идти нельзя.

Дружинник только рукой махнул. Спорить с твердолобым не хотелось, что-то объяснять — тем более. В землях словен дураков много, так что же, каждому доказывать?

Неудобную тишину нарушил тот же Ултен:

— Я слышал, как бесы призывают. Сперва знаки всевозможные шлют, после видения. И если человек слаб, он этому призыву верит. Семью и друзей бросает и в бесово служение уходит.

— Хм, а вот ты, когда в монахи пошёл, небось тоже и друзей и семью бросил?

— Так я же Господу моему служу! — возмутился было кульдей.

— Хорошо, если так, — согласился Ловчан. — А ежели силён? — Кульдейского понимания знать не хотел, спросил просто так, из вежливости.

— Ежели силён, то бишь — на зов не откликается, его слуги Дьявола в покое оставят. А ежели ни то ни сё — и в силу бесов по-прежнему верит, и на зов идти не хочет, тогда в могилу сведут. Могут сперва родных умертвить, могут сразу самого.

— И что делать?

— Молиться! — воскликнул священник. В его лице и голосе было столько убеждённости, что Ловчан невольно отшатнулся. — Коли человек от бесовой веры к вере Господней обратится, Бог его убережёт.

— Так уж и убережёт?

— Конечно! Бог за всех своих детей заступается!

— Хочешь сказать, верующие в Господа никогда бед не знают? — насторожился Ловчан.

— Бед? Нет, беды мы не знаем. Всё, что вы, нехристи, бедой называете, есть испытание Господне. Переживший испытание только сильней становится, а тот, кто не явил силу духа, — плохо молился, плохо постился, плохо веровал.

— Да ну тебя! — окончательно разобиделся дружинник. Таких врунов он ещё не видывал, а к врунам в словенских землях относятся куда хуже, чем к дуракам. — Тебя послушать, так молитвою одной жить нужно. А кто пахать будет? А землю защищать?

— Молитва труду не мешает! — улыбнулся кульдей.

И, чтобы успокоить дружинника, объяснил:

— Я ведь о чём толкую! Вы в большинстве своём не из умысла, а от недомыслия в бесов веруете. Знания у вас нет. Потому Господь вас не слишком-то и карает. А как веру правильную узреете — лучше прежнего заживёте.

— Ври, да не завирайся, — огрызнулся Ловчан.

А Ултен покачал головой:

— Зря ты так. Бог — он всё видит… Коли покарать решит — мало не покажется.

— Не каркай! — это уже Жедан вмешался.

Купец, как и прежде, умудрялся расслышать любой доверительный разговор, даже если сам при этом был на другом конце лодьи.

В повисшей тишине слышался только мерный плеск волн да надрывные крики чаек. Голос Вихруши, который расположился на носу лодьи, прозвучал особенно страшно: