От Фрежюса до Сен-Рафаэля всего три километра, и мне было хорошо известно название пляжа, на котором ты с детства практически живешь, когда приезжаешь отдыхать. Я решила сделать тебе сюрприз. Он удался. Правда, чтобы увидеть тебя, пришлось бы согнать лежавшую на тебе девицу. А я и не знала, что твое второе предназначение – быть банным полотенцем для предприимчивых блондинок. Ты и представить себе не можешь, как я была унижена, увидев, как ты ее тискаешь. Пришлось даже выплюнуть недоеденный хот-дог в урну. Любовь жестока. Не каждый с ней справится. А ревность и вовсе способна убить. Уж ты мне поверь, я стояла и смотрела на вас, не в силах шевельнуться. Это было страшнее ночного кошмара, когда ты кричишь и не можешь проснуться. Мне хотелось вырвать тебе глаза, «не отходя от кассы», но, учитывая мое состояние, я не стала этого делать, развернулась и ушла.
Какой же ты придурок…
И двуличная сволочь.
Вчера вечером я вернулась в Ла-Комель.
Разбитая, выплакав все глаза.
Сегодня утром меня терзают вопросы. Ты бросишь меня, когда вернешься? Посмеешь взглянуть мне в глаза? Или порвешь со мной по телефону? Не исключено, что ты будешь прятаться до самого отъезда, твоего – в Париж, моего – в Дижон.
Если я не поломаю тебе все планы.
Прежде чем принимать решение, послушай, что я скажу, и взвесь все за и против.
27 июля мне исполнилось 18 лет. Я ждала, что ты позвонишь и поздравишь меня. Скажешь:
Я даже поставила в церкви свечку Деве Марии, чтобы Она заставила тебя проявиться. Видишь, до чего дошло: я, атеистка, прошу помощи у Неба.
Теперь я совершеннолетняя и могу делать что хочу, впрочем, любимый, я уже давно исполняю только собственные желания.
Я поняла, что ты будешь моим, как только тебя увидела.
Итак, вернемся к 25 мая. В тот день ты провожал меня до больницы. Впрочем, «провожал» – громко сказано. Ты бросил меня у входа в приемное отделение. Как посылку, которую оставляют на коврике, труся нажать на кнопку звонка. Ты заявил, что не выносишь больничных коридоров и падаешь в обморок от намека на запах эфира. Ты пошел в бар напротив и пил «худший кофе на свете».
Бросил меня.
Я была одна в приемном покое. Одна поднялась на лифте на четвертый этаж, в гинекологическое отделение. Одна ждала своей очереди. Одна легла на кресло. Никто не держал меня за руку.
Мне задали три вопроса: «Вы пришли натощак? У вас есть карточка соцстрахования? Вы совсем одна?»
– Нет, друг ждет меня в кафе.
«И долго он будет меня ждать? – подумала я. – Сегодня он здесь, а завтра?»
Через несколько часов я вошла в кафе, ты переменился в лице. Твои чу́дные ясные глаза выражали стыд пополам с облегчением.
Все благополучно закончилось. Ты мог вернуться к нормальной жизни, сдать бакалавриатский экзамен.
Очередной.
А меня мутило от запахов дешевого вина и табачного дыма.
Проклятая тошнота.
Говорят, после аборта она сразу проходит. Но я этого никогда не узнаю.
Потому что я сбежала из палаты до того, как за мной пришли. Я два часа просидела в кафетерии, смотрела на тебя в окно, а ты ел сэндвич и пил пиво, как в перерыве между футбольными таймами.
Потом мы оседлали мотоцикл, я обняла тебя за талию, закрыла глаза и представила, какой будет моя жизнь с нашим ребенком.
Я сказала, что очень устала, и попросила тебя остаться со мной. Ты не посмел отказать. Позвонил Нине Бо, наврал с три короба (вы должны были вместе заниматься) и заночевал у меня. Рядом со мной. Той ночью я была счастлива своей тайной под сердцем. Я одна знаю, что у нас будет ребенок.
Клотильда».
В тот день Нина поняла, что больше не прочтет ни одного чужого письма.
Она должна была решить, что делать с посланием Клотильды. Отдать полицейским? Но ведь Этьен и сам сыщик. Что, если у него начнутся неприятности и он сломается?
Не может быть, чтобы Этьен не знал.
Нина спросила совета у Пьера Бо: «Что мне с ним делать, дедуля?»
Бросить в почтовый ящик Мари-Лор и Марка в Ла-Комели? Поступить с ним как со всеми остальными? Отдать Этьену в руки в Лионе? Знал ли он о беременности Клотильды? А вдруг она блефовала? Они виделись в вечер ее исчезновения или нет?
17 августа Нина сидела рядом, когда они договаривались о свидании у озера. Этьен сказал, когда Клотильда уходила с поминок из дома Больё:
– Я еще побуду с Ниной. Увидимся вечером?
– Да. Под нашим деревом.
Она наклонилась и поцеловала его, он ответил мимолетно и прошептал:
– До скорого.
Нина не забыла этот короткий диалог, потому что Клотильда тогда сказала «под нашим деревом», а у нее тоже было любимое дерево в саду Пьера. Почему дед погиб именно в тот день, когда у него в сумке среди других конвертов лежало письмо для Этьена? Судьба не хотела, чтобы оно было доставлено? Кто дергает за ниточки наших судеб? Что за существо может позволить себе столь мрачный фарс?