Трое

Я ухватился за бурую корявую веточку карликовой березы, вцепившейся корнями в гранитную глыбину, и подтянул бат к самой скале. Затем мы стали ловить губами тоненькие, сверкающие, как ожерелье из горного хрусталя, водяные струи. Они были холодными до ломоты в зубах и чуть солоноватыми.

Утираясь полой распашной клетчатой рубашки, Полушкин сказал:

- Оказывается, чужие слезы-то ничего... даже приятственны. - Он с деланной веселостью посмотрел на меня.

- А вы до сих пор не интересовались чужими слезами? - спросил я, задетый за живое.

- Нет, отчего же? Я их изучал по картинам наших художников.

- После чего решили заняться археологией на английском языке?

- Чтобы установить: насколько ваше искусство стоит ближе к жизни, чем археология.

- Будьте добры, разберите весла! - Нина подала мне и Полушкину по веслу. - Не до ночи же нам стоять под скалой. - И приказала: - Гребите и прекращайте спорить.

Мы налегли на весла, стараясь перегрести друг друга; и я с удивлением заметил, что он вынослив и умело работает веслом.

Впрочем, грести оставалось нам недолго. Мы пристали к более чистому противоположному берегу заливчика и вытянули бат на прибрежную траву.

- А теперь пешком! Здесь недалеко! Пошли! - Нина повела нас по еле заметной в траве тропинке к зарослям.

Широкая лесная поляна предстала перед нами внезапно. Вырвавшись из зарослей кигарея и цепкой аралии, мы очутились перед красноватым бревенчатым омшаником. За ним, на мягкой, свежего салатного цвета луговине вольно раскинулись, как ошкуренные пни, свинцового цвета долбленые ульи. Там, в конце пасеки, полускрытые ветвистым дубом, стояли две избы, чуть поодаль амбарушко на сваях - цзали. Одна изба оказалась жилой, вторая складом. Перед последней стояла медокачалка. Толстая полногрудая удэгейка с головой, посаженной прямо на объемистые плечи, размеренно подкручивала ручку медокачалки. Рядом на пне сидела подслеповатая старушка и курила трубочку. Сам пчеловод вместе с мальчиком-подростком вынимал из ульев рамки с медом и подносил их сюда, к бочкам. Это был невысокий плотный мужичок с загоревшим лицом цвета просмоленной лодки, с приветливой, не сходящей с губ, точно приклеенной, улыбкой. Увидев нас, он издали закричал:

- Кто вас пригласил? Медведь, наверно?

- Какой медведь? - спросила Нина, здороваясь.

- Я убил нынче. Большой медведь! Праздник будем делать. Немножко дух медведя задобрить надо. Тебе понимай?

- Конечно! - весело отозвалась Нина. - Выпьем за компанию с медведем.

- А-га-га! - пчеловод утвердительно закивал головой, довольный, что приглашение его принято.

У пчеловода странное имя - Сактыма, в переводе оно значит - Бурый медведь.

- Я, понимаешь, на пасеке. Меня как имя? Медведь одинаково. Второй медведь сюда приходил. Зачем такой порядок? Я стрельнул его, самый сердце попал. Непорядок кончил. - Сактыма, довольный своей шуткой, смеется.

Нина обернулась к нам:

- Располагайтесь здесь, как умеете. Я ухожу с бабушкой в цзали сказки записывать.

Полушкин тотчас же ушел к заливу удить рыбу. Нина скрылась в амбарушке, а я слонялся по пасеке.

До самого вечера мне было не по себе: оставшаяся между нами мучительная неопределенность изматывала меня, я ощущал и душевную и физическую тяжесть, с трудом держался на ногах, точно из меня вынули какой-то опорный стержень, отчего тело обмякло, стало непослушным, а к ногам будто кто привязал по тяжелой гире. И если бы не Сактыма со своей забавной речью, я бы, наверное, лег где-нибудь под кустом и заревел.

К вечеру Сактыма начал готовить пир. Под жердевым навесом, покрытым корьем, на сбитой из глины печурке он поставил огромную жаровню, похожую на противень, наполненную мелко нарезанным медвежьим мясом. Медвежью голову он выварил в котле, потом тщательно очистил череп и понес его на "медвежье" дерево. Шагах в двадцати от избы стояла береза, на ее ветвях красовалось уже десятка два таких черепов. Последний, еще теплый, череп Сактыма надежно укрепил в развилке ветвей.

- Падай не будет.

- Зачем вы это делаете?

- Бросай нельзя, - строго сказал Сактыма. - Раньше наши люди так говорили: убьешь медведя, потом дух его ходил там, тут и мешает охотиться. Надо, чтобы дух туда ходил, - он указал на деревья.

- Сактыма, ведь вы же на курсах учились, пчеловодом стали, - пытался я укорять его. - Неужели вы еще духам верите?

- Что ж, понимаешь, такое дело на курсах учить не умеют, - дипломатично ответил удэгеец.

- Значит, верите духам? - настаивал я.

- Верить - не верим, но так раньше делали наши люди.

В сумерках явился с двумя чебаками Полушкин, а чуть позже - Нина.

- Устала - косточки затекли. Купаться хочу, - сказала, поводя плечами.

- Возьмите меня за компанию, - предложил я.

- Я тоже не против, - отозвался Полушкин.

Нина посмотрела на него, чуть сощурившись, и произнесла с вызовом:

- Пошли!

Она сорвалась с места как угорелая, и только сарафан ее заполоскался.