- Софья бежала? - Игуменья не могла оправиться от изумления. Почему? Кто ее обидел?
* Здесь "прелесть"- обман, ересь.
** Белица-девушка, живущая при монастыре, но не принявшая пострижение.
*** Ристать - бегать, носиться.
**** Опреснок - пресный хлеб.
- Матушка, кто станет обижать сироту?
- Настасья, - сказала сестра Леонидия суровым, раздраженным голосом, - положи парик, перестань дурачиться. О каком гардемарине ты толкуешь?
- Эта девица, - Анастасия показала пальцем на парик, - переодетый в женское платье гардемарин. Я его знаю. Он в маменькином театре играл. Она в нем души не чаяла. Такой талант, такой талант! Он вашу птичку в сети и поймал.
- Ты что говоришь-то? Сговор был?! Боже мой... Софья, бедная, как впала ты в такой грех? Не уберегла я тебя! Это ты, позорище рода человеческого, привезла соблазнителя в дом!
Анастасия швырнула парик на пол и сердито поджала губы.
- Этого мальчишку шевалье в дороге подобрал. Я не катаю в карете ряженых гардемаринов. Ловите теперь вашу овцу заблудшую, а я уезжаю!
- Прокляну! - Игуменья занесла руку, словно собиралась ударить. Лицо ее выражало такое страдание, так горек и грозен был взгляд, что монахини попятились к двери, а Феклушка повалилась на пол и завыла, словно она одна была виновата в побеге воспитанницы.
- Уйдите все, -сказала игуменья глухо.
- И мне уйти? - пролепетала Анастасия.
- И тебе...
И вот уже карета подана к воротам, и де Брильи торопливо подсаживает Анастасию на подножку, и Григорий, перекрестясь на храм Рождества Богородицы, залезает на козлы.
- Подожди, шевалье. - Анастасия хмуро оттолкнула его руку. - Я сейчас...
Она вернулась на монастырский двор, села на лавочку у Святых ворот, ища глазами окна игуменьи. "Неужели не выйдет ко мне, не скажет напутственного слова? Вот она... Идет! " На глаза девушки навернулись слезы.
Мать Леонидия быстрой, легкой походкой шла к ней по мощеной дорожке. Лицо игуменьи было печальным, черный креп клобука трепетал на плечах.
- Настасья, последний раз говорю, - игуменья положила руки на плечи племянницы, - останься. Девочка моя, не уезжай. Эти стены защитят тебя от навета и тюрьмы.
- И от жизни, - еле слышно прошептала Анастасия.
- Зачем ты приехала, мучительница? Зачем терзаешь мою душу?
- Благослови... - Анастасия опустилась на колени и прижалась губами к сухой, пахнувшей ладаном руке. - Боюсь, страшно...
-5
Начало августа было жарким. Днем сухой воздух так нагревался, что, казалось, не солнце жжет спину через одежду, колышет марево над полями, а сама земля, как огромная печь, источает клокочущее в ее недрах тепло, и вот-вот прорвется где-то нарывом вулкан, и раскаленная магма зальет пыльные дороги и леса, потускневшие от жары.
Алеша боялся, что истомленная зноем Софья разденется и полезет в воду да еще его позовет купаться. Но опасения его были напрасны. Софья даже умывалась в одиночестве. Спрячется за куст, опустит ноги в воду, плещется, расчесывает волосы и поет.
На постоялых дворах и в деревнях они покупали еду. Бабы жалели молоденьких странниц, часто кормили задаром, расспрашивали.
Они сестры. Мать в Твери. У них свой двухэтажный дом. Дальше шло подробное описание хором, которые снимал Никита. Отец погиб на турецкой войне. Они идут по святым местам и бога славят.
Софья простодушно приняла эту легенду за истинную судьбу Аннушки.
- Где могила отца? Знаешь? - спросила она у Алеши.
- У него нет могилы. Он был моряк. Балтийское море его могила.
- Так он со шведами воевал?? Зачем же ты говорила людям про турецкую войну?
Алексей и сам не знал, почему решил схоронить отца на южной границе. Боясь проговориться о главном, он инстинктивно выбирал в своем рассказе места подальше от истинных событий.
- Говорила бы все, как есть, - не унималась Софья.
- Так прямо все и говорить? - Алешу злила наивность монастырской белицы. - А про себя сама расскажешь?
- Ты, значит, тоже беглая?
Он промолчал. Больше Софья ничего не спросила. Не сговариваясь, они стали заходить в деревни все реже и реже. Ночевали на еловом лапнике, срубленном Алешиной шпагой, или в стогах сена. Спала Софья чутко. Свернется, как часовая пружина, уткнет подбородок в стиснутые кулачки и замрет, а чуть шорох - поднимает голову, всматривается в ночную мглу.
Разговаривали они мало. Алеша ничем не занимал мыслей девушки. Будь она повнимательнее, заметила бы, как вытянулась и похудела фигура мнимой Аннушки. Алеше надоело возиться с толщинками и искать правильное положение подставным грудям. Пышный бюст он оставил под елкой, а стегаными боками пользовался как подушкой. Косынку с головы он не снимал даже на ночь.
Много верст осталось за спиной. Нога у Алеши совсем не болела, страхи мнимые и реальные потеряли первоначальную остроту, и даже приятным можно было бы назвать их путешествие, если бы не вспыльчивый, своенравный характер Софьи. Но в ее высокомерии было что-то жалкое, в заносчивости угадывались внутреннее неблагополучие и разлад, и Алеша прощал ей злые слова, как прощают их хворому ребенку.
Александр Сергеевич Королев , Андрей Владимирович Фёдоров , Иван Всеволодович Кошкин , Иван Кошкин , Коллектив авторов , Михаил Ларионович Михайлов
Фантастика / Приключения / Былины, эпопея / Боевики / Детективы / Сказки народов мира / Исторические приключения / Славянское фэнтези / Фэнтези