Трое из сумы

Ещё вчера критической смелостью казалось сказать, что с дистанции времени, например, Паустовский уже не кажется таким большим писателем, каким казался раньше. А сегодня иной из критиков запросто может спросить: «А кто такой Паустовский? Не читал». Вместо иерархии литературного таланта возникла гегемония рейтинга. Литературная критика легко распрощалась с «руководящей» и «направляющей» ролью, но ещё легче избавилась от обязательности быть «серьёзной». Конечно, критика во все времена была субъективной, только раньше она была партийной и клановой, а сегодня она превратилась в смышлёную, но равнодушную и непрофессиональную. Хрен редьки не слаще!

Вчера молодой критик Володя Коробов писал книгу о плохом поэте Сергее Викулове. Сегодня тоже молодой, но уже культовый критик Лев Данилкин дарит миру жизнеописание никудышнего литератора и политика Александра Проханова. В чём разница?!

Нет, разница, безусловно, есть. К Володе, автору нашумевшей книги о настоящем патриоте Шукшине, я мог подойти и поговорить на любую тему, даже если она была не самой приятной для него.

К автору «Человека с яйцом», герой которого – записной патриот и писатель Александр Проханов, не знаю, на какой и козе подъехать. Как-никак, даже не успев попасть в продажу, рукопись книги оказалась в списке финалистов самой крупной и престижной национальной литературной премии «Большая книга», а сам он… «Ему всего лишь 33, но издатели пьют с ним шампанское, добиваясь его благосклонности. Он независим в суждениях и субъективен в оценках. Критика – его профессия, чтение – его призвание», – так о нём «приятными во всех отношениях» комплиментами славословит вовсе не жёлтая пресса, а «Российская газета».

Раньше критика писалась теми, кто сам читал, для тех, кто читал. Сегодня пришедшая на смену критической рецензии рекламная аннотация пишется теми, кто продаёт, для тех, кто покупает.

Раньше критика стремилась быть обращённой ко многим. Сегодня, как верно заметил И.Золотусский, «Немзер читает Басинского, Басинский – Немзера, вот и вся критика».

Раньше были критические споры, далёкие от правил. Сегодня, по признанию самих участников, это «пинг-понг не по правилам».

Раньше я в статье о детской литературе задавал вопрос: взрослые дети: заботы или забавы? И довольно критично отзывался о правиле без исключений, какому беспрекословно следует детский писатель В.Крапивин, и прозрачной злости интеллигентных мальчиков, его героев, живущих какой-то не детской, а выдуманной для них писателем жизнью. Известный уже тогда писатель публично обижался, возмущался, спорил. А сегодня о нём пишут: «Героям Владислава Крапивина от 10 до 12 лет, но они чувствуют себя взрослыми. Писатель готовит детей совсем не к тому миру, в котором им предстоит жить», но писатель ни гу-гу. Видимо, теперь это не критика, а реклама, продвижение товара на рынке. Не важно, что пишут, лишь бы писали!

Может, и впрямь, сейчас не время критики и литературы? Нынче время беллетристики и её «впаривания» покупателю?

И тогда что, получается, прав Саша Казинцев, который как бы остался в профессии, но принципиально «отвернулся» от критики и стал политическим, историческим и экономическим публицистом-аналитиком?

Сергей Куняев: «Трагедия стихии и стихия трагедии»

Повторю свой вопрос (потому как он для меня принципиальный): неужели прав Саша Казинцев, который принципиально «отвернулся» от критики и стал политическим, историческим и экономическим публицистом-аналитиком?

Вдумаемся, если время и обстоятельства, казалось бы, не оставляют возможности заниматься любимой литературной критикой, то чем не выход – всю критическую мощь обрушить на само время и обстоятельства, определяющие такую жизнь.

К тому же имелся ещё один существенный фактор: литературный критик в журнале «Наш современник» уже был, по стечению обстоятельств Сергей Куняев – сын главного редактора. Вступать с ним в конкурирующие отношения – может добром не кончиться. Саша всё же по натуре человек осторожный – хотя, надо признать, слывёт отчаянно-дерзким и даже агрессивным.

В пору своей молодости Казинцев-литературный критик вёл острую полемику с русофобской критикой и часто был прав по сути, пусть даже иной раз он и передёргивал. Однако кто в те времена не грешил по мелочам! Но, хочу заметить, уже тогда Саша, воюя с «бытовой» или «амбивалентной» прозой, демонстративно отказавшейся от различения добра и зла, сражался не с литературным течением, а с серьёзным симптомом нравственной болезни общества.

Так что, с одной стороны, некоторый опыт «социального протеста» у него накопился. С другой, в каком-то разе бывшему аспиранту факультета журналистики МГУ всё же повезло. Как бы тяжело материально и нравственно ему ни приходилось в жуткие годы «революционного» разрыва с советской системой и становления новой политической и экономической системы, у него всегда оставались журнальные страницы, на которых он мог выплеснуться.