«Трое на качелях» и другие пьесы

Мерони. Что видишь?! Он даже не звонит! Все! Я больше не могу! Я иду к нему сам!.. (Направляется к двери, но останавливается и указывает на лампадку перед образом над дверью.) Лампадка перед Святым Сердцем погасла! Зажги ее немедленно, дрянь! В такой момент мы ничего не можем оставлять без внимания!

Выходит. Женщина встает на стул и зажигает лампадку. Звонок в дверь. Синьора Мерони спрыгивает со стула и идет открывать. Быстрым и решительным шагом входит молодой человек лет двадцати пяти, в солдатской форме, останавливается посреди комнаты, возвращается назад, закрывает дверь, хватает руку ошеломленной хозяйки и прижимается к ней губами в долгом горячем поцелуе. Отрывается, отступает на шаг, делает легкий поклон, щелкая каблуками.

Солдат. Позвольте представиться! Меня зовут Гуидо. Гуидо Скотти. Я сын директора банка, в котором работает ваш муж. Я живу в этом доме в подъезде А.

Синьора Мерони(смущенно). Очень приятно. Мой муж… он только что вышел. Вы с ним не столкнулись?

Гуидо. Я его видел. Я прятался на верхней площадке. Я прошел в ваш подъезд через чердак. Я ждал, когда уйдет ваш муж. И вот он я.

Синьора Мерони. Но… вам что-то угодно?

Гуидо(с некоей перевозбужденностью). Я вернулся в город только сегодня. Я провел целый год в армии. На Сардинии.

Звонок телефона. Гуидо хватает трубку.

Алло?.. (Синьоре Мерони, закрывая микрофон рукой). Вас зовут Франческа?

Она отрицательно качает головой.

(В трубку). Нет, вы ошиблись… Пожалуйста. (Кладет трубку). Сегодня днем я присутствовал на церемонии открытия нового офиса. Я стоял за вашей спиной… когда… ну вы понимаете… когда это случилось!..

Синьора Мерони. О, Боже мой!

Гуидо(с жаром). Я хотел бы рассказать вам о своем чувстве и продемонстрировать свидетельство моей самой горячей солидарности…

Синьора Мерони. Извините… о чем вы?.. Я вас не понимаю…

Гуидо. Поставьте себя в мое положение! Я единственный сын директора банка… детский сад при монастыре… католическая начальная школа… потом лицей… затем юриспруденция в урбинском университете, поскольку туда было легче поступить… потом армия… три месяца в учебной школе… затем девять на Сардинии…

Звонит телефон.

Алло?.. Я же вам сказал, тут нет никакой Франчески… Вы опять ошиблись… Пожалуйста. (Бросает трубку). На чем я остановился?..

Синьора Мерони. На Сардинии.

Гуидо. Да, девять месяцев на Сардинии. Целых девять месяцев, синьора! От совокупления двух человеческих существ за это время рождается дитя, живое и здоровое! А моя личность все эти годы подвергалась систематическому умерщвлению! Вы ведь знаете моего отца, не правда ли? Вам, должно быть, известно, что каждый вечер, садясь за стол, он говорит: «Не забывайте правила: не оставлять ни кусочка на тарелке!». А моя мать?.. Дважды в год, накануне Пасхи и Рождества, она тащит нас с визитом в дом престарелых к нашей старой парализованной горничной! В школе, в течение четырнадцати лет, каждый день перекличка и крещенье лба! В казарме каждое утро перекличка и крещенье лба! Это, по-вашему, жизнь? Ах, как мне хотелось хотя бы раз нарушить все идиотские правила и приличия: пнуть в зад профессора, послать к такой-то матери лейтенанта… Нельзя! Надлежит соблюдать приличия! Нужно козырять, кланяться, улыбаться… Вы говорите, бунтовать?.. Да, но до какой степени мы можем себе это позволить? Втайне от моего отца я записался в радикальную партию. Это был первый шаг, согласен, согласен, что необходимы другие, моя синьора, другие! Но я-то сейчас задыхаюсь!.. Понимаете теперь, почему я так возбужден?…

Синьора Мерони. Н-н-нет…

Гуидо. Не понимаете?! Но это же так очевидно!..

Звонит телефон. Гуидо с яростью хватает трубку.