Читаем Трое на прогулке полностью

– Днем на Кингз-роуд в Брайтоне она светила прекрасно, даже лошадь испугалась. Когда же стемнело и мы выехали за Кемп-Таун, она погасла, и тебя вызывали в суд за езду без огней. Может, ты помнишь, как мы погожими летними днями любили кататься по городу. В светлое время суток она старалась изо всех сил. К наступлению же сумерек, когда полагается включать освещение, она, естественно, уставала и требовала отдыха.

– Да, она несколько раздражала, эта чертова фара, – пробормотал Гаррис. – Что было, то было.

– Раздражала она меня; для твоей реакции я выбрал бы более сильное слово. А потом пошли седла, – продолжал я: хотелось, чтобы он запомнил урок на всю жизнь. – Скажи мне, были ли такие седла, которых ты не испробовал?

– У меня есть заветная мечта, – признался он. – Подобрать седло, на котором удобно сидеть.

– И думать забудь: мир, в котором мы живем, далек от совершенства; здесь все перемешалось – и радость и горе. Кто знает, может быть, за морем лежит чудесная страна, где седла делают из радуги на облачной подушке; в нашем же мире проще привыкнуть к чему-нибудь жесткому. Взять хотя бы то седло, которое ты приобрел в Бирмингеме; то, что состояло из двух половинок и походило на пару говяжьих почек.

– Ты имеешь в виду то, в основу конструкции которого был положен анатомический принцип? – уточнил он.

– Наверное, – ответил я, – На коробке была нарисована часть скелета, который сидит, вернее, та часть скелета, которая сидит.

– Все верно; на схеме было показано правильное положение тела при…

– Не будем уточнять; картинка мне показалась несколько неприличной.

– С точки зрения медицины, все было правильно.

– Не знаю, – сказал я. – Седоку, у которого, кроме костей, ничего нет, оно, возможно, и подошло бы. Я испытал его сам и со всей ответственностью заявляю: для человека, у которого есть кожа и плоть, это медленная смерть. Как только наезжаешь на камень или попадаешь в ухаб, оно щиплет тебя; это все равно, что заниматься выездкой норовистого омара. А ты пользовался им целый месяц.

– Я считаю, что лишь так можно познать скрытые достоинства изобретения, – гордо заявил он.

– За этот месяц домашние тоже сумели познать твои скрытые, с позволения сказать, достоинства. Твоя жена жаловалась мне, что за всю вашу совместную жизнь не видела тебя таким злобным, вздорным, склочным, как в тот месяц. А помнишь то седло с пружиной?

– Ты имеешь в виду «Спираль»?

– Я имею в виду то, из которого ты вылетал, как чертик из табакерки; иногда ты падал назад в седло, а иногда и нет. Я не затем завел об этом речь, чтобы вызвать у тебя неприятные воспоминания, просто хочу предостеречь тебя от всякого рода экспериментов. В твои годы это уже опасно для жизни.

– Что ты затвердил как попугай: «В твои годы, в твои годы»? Мужчина тридцати четырех лет…

– Скольки-скольки лет?

– Если вам тормоза не нужны, что ж, дело ваше. Но когда вы с Джорджем, разогнавшись на спуске, залетите на колокольню, прошу меня не винить.

– За Джорджа я не ручаюсь, – сказал я, – он может вскипеть по самому ничтожному поводу. Если мы, как ты выразился, «залетим» на колокольню, то скорей всего он начнет ворчать; но я обещаю объяснить ему, что ты здесь ни при чем.

– Машина в порядке? – спросил Гаррис.

– Отличный тандем.

– Все отладил?

– Нет. И никакой отладки не допущу. Машина на ходу; и трогать ее до отъезда я не дам.

Знаем мы эти «отладки». Как-то в Фолькстоне на реке я познакомился с одним малым. Мы разговорились, и он предложил мне покататься на велосипедах. Я согласился. Утром я встал чуть свет, что далось мне нелегко, и стал ждать его в саду; он опоздал на полчаса. Утро было чудесное. Когда тот тип наконец-то появился, он тут же спросил:

– На вид машина неплохая. А как на ходу?

– Да как все, – добродушно ответил я. – Утром бежит хорошо, после обеда – похуже.

Вдруг он вцепился в переднее колесо и яростно встряхнул велосипед.

– Не надо с ним так, что-нибудь сломаете, – взмолился я.

Я не понимал, с какой это стати он так набросился на мой велосипед, ведь тот же не сделал ему ничего плохого. И вообще, даже если он и провинился, то наказывать его имел право только я. Я испытывал те же чувства, что и хозяин, у которого побили собаку.

– Переднее колесо люфтит, – заметил он.

– А вы не трясите, оно и не будет люфтить. – Ничего оно не люфтило; как люфтят колеса, мне хорошо известно.

– Это может плохо кончиться. Ключ у вас есть?

Мне следовало бы проявить твердость, но я почему-то решил, что он разбирается в этих вещах, и пошел в сарай за инструментом. Вернувшись, я застал его сидящим на земле. Зажав колесо между колен, он крутил его, пропуская через оттопыренные пальцы. Останки велосипеда валялись рядом на дорожке.

– С передним колесом что-то не в порядке.

– Да неужели?

Но такие люди иронии не понимают.

– По-моему, подшипник полетел.

– Не стоит беспокоиться, вы можете переутомиться. Давайте-ка поставим колесо на место – и поехали.

– Раз уж оно отвинтилось, то лучше сразу посмотреть, что в нем разладилось. – Он говорил так, будто колесо отвинтилось само собой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература