Трое неизвестных

Руководитель, кажется, не был склонен к нравоучениям, к тому же был без компании и посмотрел на литературную молодежь именно в этом смысле.

– Что, не можете пройти?

– Именно, Анатолий Анатольевич, – подрулил к нему Вартанов.

– Ну так пошли со мной.

Обретя в лице Молоканова Вергилия совершенно другого уровня, компания застучала каблуками по ступеням, продолжая чуть-чуть побаиваться рослого, фигуристого швейцара. Тот даже не пикнул.

Фойе. Сплошь черное дерево и зеркала. У зеркала стоял крупный холеный человек и аккуратно поправлял мизинцем усики.

Молоканов, не посмотрев даже, слышат ли его семинаристы, был уверен – слышат, громко произнес в спину любующемуся собой:

– Привет мировому сионизму!

Тот не растерялся и сытым, благостным голосом поинтересовался:

– От кого?

Молоканов и тип у зеркала захохотали.

Спутники Молоканова оторопели, они привыкли в провинциальных палестинах, что «эти» разговоры ведутся осмотрительно, как бы из-под полы, а тут такой блестящий публичный выпад. Что скажешь, Москва, тут у них все по-особенному, надо привыкать.

И Анатолий Анатольевич вошел.

В этот послеполуденный час зал ресторана, отделанный благородным темным деревом, был наполовину пуст. Там-сям клубилось несколько небольших компаний, с одной шутливо, по-домашнему беседовала официантка, в другой вдруг возвысился некий господин с бокалом. Тост.

На Молоканова и его гостей обратили внимание, официантка кивнула белому костюму, мол, одну минуточку, и действительно приблизилась буквально через пару секунд.

– Ну, выбирайте, – обратился Анатолий Анатольевич к молодым людям, и к официантке: – Для меня и моих молодых друзей.

Им был предложен уютный четырехместный столик в углу, подальше от прохода. Они уселись, с интересом просматривая глянцевые страницы, разобрались с меню.

– Это так, для порядка, – продолжал солировать Анатолий Анатольевич. – Пускаем в дело малый джентльменский набор. Запоминайте, долгие годы вам придется прибегать к нему. В общем так, Наташа, – обратился он к официантке. – Для начала картошечка разварная с селедочкой, это первая местная закуска, без нее никак нельзя. Потом, поскольку мы обедаем, нам всем по соляночке. По мясной соляночке. Такой солянки, вы, поверьте мне, нигде есть не могли. Дальше тарталетки, сырные и с паштетом, по восемь штук. Соления, капустки гурийской, как обычно. И – корейка, всем корейка.

– Что это? – спросил недоверчивый Шардаков.

Садофьев ткнул его локтем в бок, да ладно, мол, тебе.

Анатолий Анатольевич не удостоил его ответом.

– И пить, пить, конечно, будем водочку.

– Я бы вина выпил сухого красного, – осторожно подал голос Вартанов.

– Вы спорили со мной на семинаре, когда речь шла о том, как строится стихотворение! А как строится ЦДЛовский обед, я знаю еще лучше. Наташа, нам графинчик.

– Одну минуту.

– А хлеб? – требовательно спросил Шардаков.

– Ты бы еще о рюмках напомнил, – усмехнулся Вартанов, явно более опытный в ресторанном обиходе.

– Ну-с, – бодро сказал Молоканов, поднимая в руке графин и оглядывая дымящийся солянками стол. – За успешное окончание семинара.

Выпили, и быстро, сообразно тому, как действовала водка, молодые люди обрели себя.

– Вы довольны результатами? Кстати, почему не на подведении итогов?

– Сегодня вечером у кого самолет, у кого поезд, – сказал Садофьев, жмурясь от удовольствия – солянка была очень вкусная.

– В институт надо подготовиться, – пояснил Шардаков, катая во рту маслину.

– Вам же еще экзамены сдавать. Творческий конкурс вы прошли, а «жи-ши» отвечать придется. Хотя, – Молоканов снова налил водки. – Главное – все-таки конкурс, на экзаменах никого не валят.

Выпили.

– Вы, кстати, деньги на обратную дорогу отложили? А то будете голодать в пути.

– Я самолетом. Мне десятки хватит.

Молоканов ухмыльнулся.

– Как говорит современный гений Андрей Георгиевич Битов, на десять рублей можно и не улететь.

Поняв, что острота не полностью дошла до молодых людей, Анатолий Анатольевич вновь поднял графин.

– Кстати, «Шагреневую кожу» читали?

– Ну, читали, – с некоторым вызовом произнес Садофьев, спеша перехватить честный ответ Шардакова.

Руководитель семинара вдруг слегка помрачнел, впал в подобие философского настроения.

– Знаете, ведь жизнь наша – своего рода шагреневая кожа, это поначалу кажется, что все впереди. Вот с какого-то момента начинаешь замечать – стала убывать, убывать… В конце концов всего-то и остается желать, чтобы вокруг было «чисто и светло».

– Это Хемингуэй, – подловил руководителя Садофьев.

Тот посмотрел на него, молча выпил и тут же вернулся в привычное праздничное состояние.

– А знаете, почему меня одолевают такие мысли?

– Не знаем, – ответил Шардаков.

– Знаете, где мы с вами сейчас обед кушаем?

Молодые люди молчали.

– Это помещение знаменитой Олсуфьевской ложи. Масонской, естественно.

Ученики напряглись с рюмками в руках, с интересом глядя на учителя.

– Толя! – раздался голос, и к столу подошел невысокий рыжий человек в голубом клетчатом костюме. – Я тебя уже полчаса жду.