Трое обреченных

В три часа пополудни он выгрузился за оловокомбинатом и окольными путями, минуя сточные канавы, мусорные пустыри, приблизился к рабочему поселку. На улицу Пролетную (очень верно характеризующую жизненный уровень аборигенов) в этот день он вошел с обратной стороны. Нельзя сказать, что в этих клоаках чужак сошел бы за своего, но легкая небритость и потертые штаны придавали толику уверенности. Попыхивая сигаретой, Максимов дважды обошел нужное строение (затрепанный барбос на бетонной плите с любопытством вынюхивал пятно крови). Подошел к подъезду и попытался разговорить угрюмого алкаша, погруженного в летаргический сон. Но алкаш умел разговаривать только после пол-литра. Бежать в магазин, поить человека, ожидая нужной реакции, было хлопотно. Максимов поднялся на четвертый этаж, осмотрел фанерные двери, лестницу, наброшенную на люк и уже не предназначенную для подъема. Квартира шестнадцать заперта на ключ. На стук никто не отзывался. И это соответствовало лишь одному условию: появились хозяева, у которых Лида Запольская снимала жилье, и закрыли брошенную квартиру. Менты бы опечатали.

Искать хозяйку? А что она добавит к вышесказанному? Поведает, куда бежала Лида?

Для очистки совести он побарабанил в двери. В пятнадцатой квартире отдалось «горное» эхо. В тринадцатой отправили конкретно, и вряд ли стоило повторяться. Четырнадцатая скрипела тапками, выражаясь немного культурнее, но дверь открыть не пожелала — дураков здесь нет, пускать на порог незнакомцев не в русле традиций, ищите их в другом месте (в смысле, дураков), вчера вот хулиганы лестницы людей лишили… А о соседке напротив квартира ничего сказать не может — жила и жила себе, с людьми здоровалась, хулиганов обходила. На работе, наверное, работает, где ей еще быть?

Щель в сараях, куда провалилась беглянка, он запомнил отчетливо. Протиснулся, наблюдая за местными бабушками (а местные бабушки охотно наблюдали за ним), перебрался через разломанный штакетник и обнаружил себя в узком переулке. Грязь по самые уши, органика лепешками… Сожалея об отсутствии снегоступов, он стоически выдержал дорогу и попал в открытый дворик, перегороженный опорой электрического столба. Двери двух хибар, белье на раскоряченных штырях. Стайка детишек с необычным разрезом глаз носилась вокруг штырей, лапая рваные простыни чумазыми ладошками. Не китайцы, не вьетнамцы. Хотя чему тут удивляться? Челноки из Монголии привозят детей «посмотреть Россию» и оставляют на довольствии родни — смотреть дальше. От таких свидетелей информации не дождешься. А, по всем приметам, именно этой дорогой пробегала Лида Запольская…

— Здравствуйте! — кинулся Максимов ко второй двери, из которой образовался худощавый старец с трубкой.

— И вам не чахнуть, — хмыкнул курильщик. — Заблудились никак? Или бежите от кого?

— Да это не я бегу, дедушка, — кисло улыбнулся Максимов. — Вспомните, пожалуйста — женщина молодая намедни вечером не пробегала?

— А чего бы она тут бегала? — насторожился дед. — Не стадион, чай.

— Неприятности у нее, — вздохнул Максимов. — Сестра моя сводная. Не успел я ее перехватить. Видел, как рванула между сараями, побежал в обход и «уронил»…

— Чего ты уронил? — не понял дед, а сыщик с досадою сообразил, что не всякий пенсионер обязан знать, как на жаргоне сыскарей звучит: потерять объект.

— Чего я только не уронил, — отмахнулся Максимов. — Не видели, значит?

— Не видел. — Дедок старательно окутал себя и собеседника прогорклым дымом и сделал вторую затяжку.

— Экая же девичья память у вас, папа! — воскликнул кто-то в сенях. Появилась девица с распущенными волосами. На широких ладонях гугукал завернутый в простыню младенец. — Здравствуйте, — приветствовала пришельца девица. — Не слушайте вы его, не помнит этот дед ни черта. Он и вас-то через полчаса забудет…

— Ты не очень-то дерзи, Шурка, — закряхтел дедок, — а то вот щас сыму тапок…

— Да ну вас, — фыркнула девица. — Силенок-то на одну затяжку осталось. Таракана не прихлопните. Была вчера женщина, точно — я как раз пеленки Антошкины вешала… Не свались она в колдобину, пробежала бы мимо, а там как раз улица Турбинная. Свалилась, значит, она в колдобину, сидит и плачет. Лохматая такая, испачканная… Подошла я к ней — она совсем в слезы. Напали, дескать, негодяи, изнасиловать хотели, насилу убежала… Пойдем, говорю я ей, в дом, передохнешь. А она и спрашивает: а у вас, мол, выход запасной есть? А как же, говорю — аккурат в огород…

— И что? — нездорово возбудился Максимов.

— А ничего, — блеснула веснушками молодуха. — Посидела молчком, как могла, почистилась, водички попила и почапала — в огород. Еще спросила — а где тут, дескать, жилье можно снять?

Максимов напрягся.

— А вы?

— А у нас-то негде, — пожала плечами молодая мама. — Сами четверо на одних полатях спим. А у соседей вообще прорва… Гостиница тут недалеко в городе, говорю я ей, — «Орбита» называется. Остановок шесть на автобусе. Клоповник, но зато цены низкие.

— А вы откуда знаете? — удивился Максимов.