Трое обреченных

Он и сам в себе крепко разочарован. Последнее дело Максимова — оглушительная неудача, с этим надо смириться… В 14.55 непопулярное в народе шоссе практически пустеет. Проезжает ржавый рыжий «Москвич» с дребезжащими мостами. В 14.59 командир отряда ОМОНа приподнимается над травой и показывает увесистый задубелый кулак. В 15.02 Шевелев выходит из укрытия, досадливо машет рукой и закуривает. В 15.06 где-то в стороне раздается резкий хлопок. Взрыв! Сердце падает.

— Оба-на — «лимонка»… — уважительно замечает омоновец.

Громыхая боками, подъезжает «Газель» — перевозчик местного ОМОНа. Бойцы запрыгивают… Но беда уже свершилась. На 22-м километре — аккурат у верстового столба! Обманула Лида Максимова. Язык не повернулся в последний момент произнести правду. Словно знала, что он попробует пресечь эту глупую выходку. «Газель» пролетает две версты за полторы минуты. Место происшествия оцеплено. Следов — немерено. Живых — никого. Все, кто выжил, — разбежались…

Фильтр сигареты упрямо не желает поджигаться. Чадит, чернеет и дает убийственный вкус, который почему-то не замечается. Голова горит адским пламенем и работает в режиме видео, который можно промотать на шесть минут назад и увидеть отчетливую картинку того, что было… Два десятка людей с неоконченным средним образованием, но активно посещающих спортзал, прячутся в траве, за деревьями. На виду — как бы никого. В 15.02 у километрового столба тормозит ржавый рыжий «Москвич» с дребезжащими мостами. Из него выходит женщина, расплачивается с водителем. Она спокойна. Тонкие волосы рассыпаны по плечам. Сухие губы трогает бледная ироничная улыбка. Ей давно пора относиться к этой жизни с иронией. Бытует распространенное мнение, будто жизнь штука несерьезная. «Москвич», гремя железом, уезжает. Помахивая сумочкой, женщина подходит к километровому столбику, стоит, ждет. Потом как будто спохватывается, забирается в сумочку, извлекает сложенный целлофановый пакет, который в развернутом виде очень даже вместительный. Не на горбушке же она потащит два миллиона двести тридцать тысяч долларов… Из осинника, как горох, сыплется безмозглая братва. Женщину окружают, начинают грубо обыскивать. Двухметровый «пацан», закусив от усердия губу, шарит по ее груди, как по своей, ощупывает талию, лезет ниже, забирается в туфельки на платформе. Братва приличий не знает. Женщина не возражает, она даже посмеивается — щекотно. Второй «пацан» выворачивает сумочку, третий расправляет пустой пакет и тупо всовывает туда морду. Первый немного озадачен — обходит женщину вокруг, забирается жадными пальцами в волосы, отдергивает, пожимает плечами. Хорошо подумать и все понять, конечно, не позволяют размеры мозга.

— Мария Леонидовна, у нее нет ничего! — кричит бандит.

Из леска выкатывает джип, подъезжает к «группе товарищей». На переднем сиденье — рядом с бритоголовым водителем — Мария Бурковец. Волосы стянуты на затылке, да так туго, что на лбу ни морщинки. Скулы дрожат от волнения, глаза мерцают. На заднем сиденье — Млечников с Пантюшиным. Фотограф сморщен, словно недавно побывал в кислоте, ручонки трясутся. Млечников без устали промокает лоб, озирается по сторонам. Об атаке извне можно не беспокоиться — братва со стволами по всему периметру. А полиция начнет хамить — предупредят.

— Взять ее! — резко бросает Мария, выбираясь на подножку. — В машину!

Братва усердно хватает женщину. Женщина смеется. Мария замирает. Под натянутой кожей на лбу протекает интенсивный мыслительный процесс. Этот смех обескураживает. Всесильная атаманша понимает: здесь что-то не так. Схватишь ненавистную бабу — а что-то возьмет да произойдет. Она не дура. Умудренной криминальным прошлым особе и в голову не приходит, что ее банально берут на понт.

— Отставить, — морщится Бурковец. — Пшли вон.

Братки послушно задвигают конечности и спешат удалиться за дорогу. Мария спрыгивает с подножки. Вкрадчивой кошкой обходит шантажистку, замирает, пристально смотрит ей в глаза. Женщина перестает смеяться. Взгляды скрещиваются — разбиваются две волны ненависти.

— Ты сильно изменилась, — злорадно говорит Мария.

— Спасибо, — кивает женщина.

— Хорошо, — Бурковец начинает раздражаться. — Что ты хочешь?

— Деньги привезла?

— Какие деньги? Не помню.

— Хорошо, давай вспоминать. — Ей опять попала в рот смешинка — требуются усилия, чтобы выглядеть серьезной. Бурковец угрюма, внимательно следит за ее движениями.