Трое против дебрей

Пару дней назад я видел двух оленей, самку и теленка, грев шихся на солнышке на гряде над озером. Теперь от них осталось лишь красное пятно на льду да пара клочков шерсти. По привычке я бросил на замерзшую кровь семь или восемь кусочков мяса, отравленных стрихнином, и палкой сгреб на них оленью шерсть, чтобы сороки или сойки не нашли их и не унесли на верхушку какого-нибудь дерева. С тех пор как Волк стал совершать набеги на нашу территорию, я всегда имел при себе несколько отравленных приманок в надежде, что когда-нибудь он по ошибке проглотит одну или две.

Затем я выехал на берег и стал осматривать лес. Я нашел пихту, под которой спали олени. По их следам я прочел, что они в испуге побежали к озеру, Волк — следом за ними. Когда оле ни выбежали на лед, они не могли удержаться на ногах и были обречены.

Два дня спустя я снова осматривал капканы на озере Мел драм, но у меня было мало надежды, что Волк вернется к месту убийства и проглотит одну из приманок. Подъехав туда, я увидел застывшие трупы двух койотов в сорока ярдах до того места, где были убиты олени. Немного поодаль, там, где лес подступал ко льду, лежал третий койот, также погибший от отравы. Но Волк не возвращался. Он, вероятно, был уже в нескольких десятках миль отсюда, для него ничего не стоило пробежать такое расстояние по мелкому снегу. Он постоянно перемещался с места на место, никогда не останавливаясь, будто тяжесть совершенных им преступлений не давала ему покоя.

Со временем я потерял счет койотам, погибшим в капканах, западнях или от отравы, предназначенной исключительно для Волка. Но ни на минуту я не отступал от клятвы покарать его во имя справедливости.

Четвертая зима моей охоты за Волком была «чертовской», по местному выражению. Я пережил с полдюжины таких зим, и каждая оставляла на мне свою отметину. Как обычно, Волк промышлял на нашей территории всю осень. В тот день, когда он выгнал двухлетнюю лосиху из бурелома и про тащил ее к краю пруда, где жили бобры, я отставал от него всего на сотню ярдов. Я прибыл на место как раз в тот момент, когда ее внутренности начали вываливаться через рану в брюхе, нанесенную Волком. Но конечно, он услышал меня, и когда я приблизился, он уже был, наверное, в миле от этого места.

Между рождеством и Новым годом на нас с севера пополз ли грязные тучи. Около полуночи я проснулся от дикого завывания ветра. Я встал и сразу понял, что пришла «чертовская» зима. Я чувствовал, как колючий ветер пробирался в дом между бревнами. Я разжег печку дровами и снова забрался в постель, думая о поставленных мною капканах и о том, когда снова смогу осмотреть их.

Утром, когда я пошел в сарай, северный ветер почти разру бил меня надвое. Ветер нес с собой сплошную пелену колючего снега. Когда снег падает мокрыми пушистыми хлопьями, это означает, что метель скоро кончится, но когда зловещий арктический ветер хлещет снежной крупой, я всегда озабочен. Никогда не знаешь, скоро ли кончится метель и какой глубины будет снег, когда она кончится.

Три дня буран бушевал не умолкая. Иногда к сумеркам он как будто стихал, но после ужина мы снова слышали, как снег бьется в кухонное окно.

Цветник, который разбила Лилиан, был окружен сеткой вы сотой в полтора метра, и я сидел у окна, задумчиво глядя, как снег медленно подбирается к ее верхнему краю. Когда над снегом осталась лишь узкая полоска сетки, я решил, что мне лучше выйти из дома, оседлать лошадь и поехать снять часть капканов, которые я поставил у стока бобровой плотины в западной части нашей территории.

Несмотря на то что на мне был тулуп, меховая ушанка и рукавицы из лосевой шкуры, а под ними шерстяные варежки, я почти превратился в ледышку, пока объезжал плотину за плотиной. Когда я выехал из дома, было всего 30° мороза, но, пока ехал, ветер и снег проморозили меня насквозь. Я боролся с бурей восемь часов, осмотрел капканы и в награду получил пару норок и выдру. За все это время я ни разу не видел ни еди ного следа и ни единой птицы. Казалось, что мой путь лежал по царству смерти.

Когда снегопад кончился, над снегом виднелось лишь несколько дюймов сетки. Тучи рассеялись, и к ночи распухшая горькая луна пролила свой ледяной свет на лес. Воздух стал неподвижным, ни одна ветка не колыхнулась под тяжестью снега. Тайгу безжалостно сковал молчаливый пронзительный холод. Кадки с водой в кухне за ночь замерзли, банки сгущен ного молока и варенья тоже замерзли. Как только я выходил на улицу, мороз пробирался в легкие и вызывал кашель до рвоты. Когда я утром ходил в сарай, лошади были покрыты инеем, а по ночам мы постоянно слышали монотонный скрип снега под копытами лосей, которые двигались взад и вперед, пытаясь согреться непрерывным движением. Наш термометр перестает работать при температуре ниже —45°. Шесть дней подряд по утрам ртуть уныло лежала в шарике, не в силах спуститься ниже.

Какой был мороз, 50 или 55°? На этот вопрос я никогда не смогу ответить, но иногда я был готов поклясться, что были все 60°.