Трое против Колдовского Мира. III-V

Они эхом прокатились по длинному помещению, и свет у нас под ногами засиял так ярко, что Орсия негромко вскрикнула. Вслед за эхом раздался оглушительный треск и отдаленные раскаты грома. При ослепительном свете я увидел, как дверь, которую до этого дергала Орсия, раскалывается и распадается на куски. Орсия отскочила в сторону, и обломки, рухнув на пол, рассыпались в прах.

Это произошло только с одной дверью, словно прикосновение Орсии послужило каналом для магической энергии. Мне даже показалось, что дверь раскололась как раз в том месте, которого коснулись пальцы Орсии.

Затем последовал ответ — что-то вроде пения; оно быстро оборвалось, и я не разобрал ни слова.

— Что это?

— Не знаю, — Орсия покачала головой, — но это такая древность! Некоторые звуки… — Она снова покачала головой. — Нет, не знаю. Тут была какая-то защита, теперь она снята. Мы можем идти, бояться нечего.

Я не разделял ее уверенности. Орсия сделала шаг к дверному проему, я не успел удержать ее, и она решительно пошла вперед. Мне ничего не оставалось, как идти следом.

Нас окутало облако золотого сияния, пронизанное яркими отблесками. Мы оказались в квадратном помещении, в центре которого на возвышении в две ступени стоял трон с высокой спинкой и широкими подлокотниками; на троне кто-то сидел. В памяти всплыла история о том, как мой отец, Корис и другие уцелевшие при кораблекрушении гвардейцы обнаружили в горах Карстена пещеру легендарного Вольта, который вот так же сидел на троне, держа на коленях свой огромный топор. Кориса охватило желание обладать топором, и когда он взял его, останки Вольта рассыпались в прах, словно он только и ждал прихода отважного сильного воина, способного владеть оружием, выкованным не для обычного человека, но для того, кто почитался полубогом.

Сидящего перед нами мы не могли разглядеть — его окутывал столб голубого света, за которым лишь угадывалась неподвижная, словно окаменевшая фигура. И я понял: это склеп, такой же, как пещера Вольта.

Я не почувствовал ни страха, ни отвращения, наоборот, меня так и тянуло подойти поближе. Осознав свои ощущения, я был поражен.

— Кто это? — вглядываясь в столб голубой дымки, Орсия сделала вперед шаг, другой, третий; она была уже совсем рядом с возвышением.

— Тот, кто не причинит вам вреда, — донеслись до моего сознания слова из ниоткуда.

Вокруг помоста стояли ветхие полуистлевшие ларцы, в них сверкали несметные сокровища, но мой взгляд сразу скользнул на верхнюю ступень — туда, где лежал отдельно ярко освещенный меч.

Я почувствовал, как нетерпеливо шевельнулись пальцы и рука сама потянулась к нему. Металл не отливал голубизной, как хорошая сталь, а казался золотистым — возможно, на нем просто лежали отсветы золотого сияния, наполнявшего помещение. Рукоять была словно высечена из цельного куска желтого кварца, на ней вспыхивали, как в дымке, красные, золотые и голубые искры. Меч казался немного длиннее обычного и совсем не был тронут временем.

Меня охватило непреодолимое желание владеть им, никогда, ничего в жизни мне так не хотелось; это желание было сильнее голода, сильнее жажды.

Не такие ли ощущения испытывал Корис, глядя на Топор Вольта? Если да, то не удивительно, что он решился взять топор. Но Вольт не помешал ему. Осмелюсь ли я сделать здесь то же самое?

Обобрать мертвого — это ужасно! Но ведь Корис попросил у Вольта топор и, взяв его, совершил с тех пор немало подвигов.

Взять у мертвеца оружие означало попытку сравняться по силе с прежним обладателем этого оружия. Сулькарцы верили, что в пылу сражения воин, взявший меч у мертвого, может быть одержим его призраком и либо совершит такие подвиги, на которые никогда не отважился бы сам, либо встретит в бою смерть, если призрак будет мстить или завидовать ему. Известно, однако, что сулькарцы похищали из гробниц славные, легендарные мечи — не в Эсткарпе, а на северном побережье, где у них когда-то были свои гавани, пока они не заключили союз с колдуньями Эсткарпа. О подвигах воинов, владевших такими мечами, ходили легенды.

Я старался преодолеть всепоглощающее желание взяться за эту золотистую рукоять. Но иные желания сильнее рассудка — даже у тех, кто, как я, стремится, чтобы действие опережала мысль. И я не смог победить искушение.

Я скользнул мимо Орсии и, встав на колени, протянул руку к мечу — не левую, а правую, покалеченную; это вышло само собой, и пальцы, те, что еще могли сгибаться, сомкнулись на рукояти. Однако в последний момент благоразумие все же одержало верх, я заставил себя оторвать взгляд от меча и посмотрел в голубую дымку.

Там в глубине виднелась какая-то фигура; это было единственное, в чем я не сомневался. Да, Корис взял Топор Вольта, но в качестве дара, а не как грабитель. И я не знал, как поступить.

Разжав пальцы — с усилием, словно они против моей воли старались удержать меч, — я убрал руку и, стоя на коленях, заговорил с тем, кого скрывала дымка: