Трое против Колдовского Мира. III-V

Да, он принадлежал древней расе, этот прирожденный командир, которому жить бы да жить, как все люди, защищая покой Эскора.

К сожалению, Динзиль был не только умен, но и честолюбив. Впрочем, когда он впервые приступил к своим поискам, он еще не был развращен жаждой господства. Зеленый народ знал его как прославленного воина с давних времен, и они встречали Динзиля с почестями и радостью Многое в этом человеке вызывало искреннее расположение — я сама могу это подтвердить.

Мне, окруженной до сих пор лишь братьями и стражниками, которых отец приставил к нам, человек этот показался другом. Что-то трепетало во мне, когда я вглядывалась в его смуглое лицо, испытывая волнение, неведомое прежде. К тому же он стал ухаживать за мной, и это было самое прекрасное время в моей жизни.

Килан уже отыскал свою Дагону, Владычицу Зеленого Безмолвия, а сердце Кемока еще не было тронуто никакой привязанностью. Я, не таясь, выказывала благоволение Динзилю, и братья, ослепленные ревностью, еле сдерживали свои чувства.

Однажды Кемок исчез, а я поверила обещаниям Динзиля, поверила, что он искренне хочет помочь мне найти брата, и тайно отправилась с ним к Черной Башне.

Теперь, пытаясь вспомнить, что же там произошло, я не могу этого сделать. Как будто некто тщательно смыл всю память о тех днях, когда я помогала Динзилю в его колдовстве. И пробуя невероятными усилиями воскресить в памяти все происшедшее, я испытываю лишь сильнейшие страдания.

Кемок вместе с Орсией из рода кроганов отправились искать меня, о чем рассказывается в той части хроники, которая написана им. Брат приложил поистине нечеловеческие усилия, чтобы вырвать меня из Черной Башни, которая стала местом обитания Тьмы. К тому времени я была настолько заражена всем, во что вовлекли меня Динзиль и мое собственное безрассудство, что готова была причинить боль тем, кого больше всего любила. И Кемок, предпочитая, чтобы я была скорее мертва, нежели так низко пала, произнес древнее заклинание.

Я осталась жива, но с тех пор была подобна новорожденной, позабыв все, чему меня когда-то обучили. Сначала я, как маленькая девочка, делала только то, что мне велели другие, не имея собственных желаний, и некоторое время была даже довольна таким своим состоянием.

Но потом начались сновидения… Проснувшись утром, я не могла вспомнить их целиком, и хорошо, что не могла, поскольку были они таковы, что здравый рассудок не вынес бы подобного кошмара. Даже нечеткие, тусклые воспоминания, возвращаясь небольшими отрывками, причиняли мне невыносимые муки, и я чувствовала себя больной и словно окоченевшей изнутри, Я часами лежала на кровати в комнате Дагоны и не могла есть, и боялась загнуть… Вся защита против подобных несчастий, которой меня учили некогда колдуньи, теперь была недоступна мне, и я чувствовала себя так, словно порыв ледяного ветра сорвал с меня одежду. И страшнее всего оказалось то, что этот ледяной ветер, продувавший меня насквозь, был грязным, отвратительным ветром Тьмы.

Дагона сделала для меня все, что могла — она ведь была целительницей. Но врачевание ее могло исцелить лишь плоть или разум, болен же был дух. Килан и Кемок целыми днями сидели возле моей постели, они боролись за меня, отгоняя Тьму. Все познания обитателей Долины были собраны и направлены на мое спасение. Но я сознавала, что, занимаясь мною, зеленые оставляют без защиты, на каковую сил уже не оставалось, границы Долины.

Мне нужно было отвыкнуть от безопасности и комфорта, которыми меня окружили. День ото дня я взрослела, не желая больше оставаться бездумным ребенком, и вскоре поняла, что сны мои — страшное предвестие того кошмара, который через меня наступал на всех нас. Мои собственные познания исчезли, и образовавшуюся пустоту заполняло нечто враждебное и чужое.

Вдобавок я, хотя уже освободилась от влияния мыслей, внушенных мне Динзилем, по-прежнему была враждебно настроена к тем, кого больше всех любила.

А самое ужасное — что через меня несчастье могло настичь всех нас.

Я дождалась часа, когда однажды Килан и Кемок отправились на военный совет. Оставшись без их опеки, я обратилась к Дагоне и Орсии, с которыми могла говорить совершенно искренне обо всем том, что нужно было сделать для блага всех и для моего блага тоже.

— Здесь мне нет покоя, — не спрашивала, но утверждала я, и по глазам своих собеседниц видела, что им нечего возразить. — Я понимаю, что из меня сейчас можно вылепить все, что угодно, я просто глина, принимающая любую форму. И поэтому я вам ныне худший из врагов, которого только можно себе представить. Ты сильна в древней магии, Дагона, Владычица Зеленого Безмолвия, и все живущее и растущее, все звери и птицы подчинены тебе. И ты, Орсия… ведь у тебя тоже есть твоя собственная тайна, и твоя магия не так проста, как может показаться на первый взгляд. Но я чувствую, что силы, которые объединились против меня, неподвластны вам обеим. Я теперь полностью опустошена, и вы, даже представить себе не можете, чем может заполниться мое сознание и на что может быть направлена моя воля.