Трое против Колдовского Мира. III-V

Килан улыбнулся мне, его недоумение постепенно прошло, но я уже замкнулся в себе. Как обжегшийся ребенок, доверчиво протянувший руку к раскаленным углям, привлеченный их светом и не ожидавший опасности, я теперь смотрел с подозрением на все вокруг.

— Считай, что ты меня предупредил, — сказал брат, и я понял, что он не верит моим предчувствиям.

В тот вечер был устроен пир, хотя, казалось бы, какое может быть веселье в преддверии войны. Но этикет есть этикет и, возможно, его соблюдение в такой момент придавало собравшимся уверенности в том, что все идет своим чередом. Я до сих пор не поговорил с Каттеей — не решался после неудавшегося разговора с Киланом. Теперь меня угнетало, что она сидит за столом рядом с Динзилем, и он, улыбаясь, что-то говорит ей, а она улыбается и смеется в ответ.

— Ты всегда так молчалив, воин с суровым лицом?

Я повернулся и увидел Дагону — ту, что меняла свой прекрасный облик, становясь такой, какой хотел ее видеть глядящий на нее человек. Сейчас ее волосы были цвета воронова крыла, и на белом лице играл легкий румянец, при заходе же солнца волосы казались золотисто-медными и кожа — золотисто-смуглой.

«Интересно, каково это — быть столь разной?» — спросил я себя.

— Какие думы владеют тобой, премудрый Кемок? — продолжала поддразнивать меня Дагона, и я вышел из оцепенения.

— Невеселые думы, моя госпожа.

Дагона посерьезнела, перевела взгляд на кубок, который держала в руках, слегка качнула его, и пурпурная влага плеснула в края.

— Мне кажется, твои думы слишком угнетают тебя.

— Так оно и есть.

Почему я это сказал? Я не привык ни с кем откровенничать — кроме брата и сестры, конечно; ведь мы трое раньше всегда были заодно. Были… А теперь? Я снова взглянул на Каттею, улыбающуюся Динзилю, и на Килана — тот был поглощен беседой с Эфутуром и Хорваном, словно стал между ними связующим звеном.

— Ветка, не цепляйся за листья, — мягко произнесла Дагона. — Наступит час — ветер все равно сорвет их и унесет прочь. Но взамен вырастут новые.

Я понял намек, зная, что между ней и Киланом установились особые взаимоотношения, но именно это нисколько меня не задевало. Я был готов и к тому, что когда-нибудь рядом с Каттеей тоже появится близкий человек. Я ничего не имел против того, чтобы Каттея смеялась в этот вечер, и женское кокетство заслоняло в ней и колдунью, и сестру. Но рядом с ней сидел Динзиль!

— Кемок!

Я снова взглянул на Дагону, испытующе смотревшую на меня.

— Кемок, что с тобой?

— Госпожа, — я смотрел ей в глаза. — Я чувствую опасность. Я боюсь…

— Динзиля? Боишься, что он отнимет у тебя взлелеянное тобой сокровище?

— Да, я боюсь Динзиля. А точнее — того, кем он может оказаться.

Не сводя с меня глаз, она поднесла кубок к губам.

— Я присмотрюсь к нему, воин. Очевидно, я неправильно поняла тебя поначалу. Не родственная ревность снедает тебя, этот человек неприятен тебе сам по себе. Почему?

— Не знаю. Просто смутное ощущение.

Дагона поставила кубок:

— Чувства вернее слов. Будь спокоен, я понаблюдаю за ним.

— Благодарю, госпожа, — тихо ответил я.

— Ты можешь ехать с легким сердцем, Кемок, — добавила Дагона. — И пусть тебе сопутствует удача. Но не выпускай из рук меч.

Я кивнул ей, поднимая свой кубок.

Таким образом, Дагона узнала о том, что меня мучило, и отнеслась к этому серьезно. И все-таки беспокойство мое не улеглось. Наутро мне предстояло отправиться с миссией к кроганам, а Динзиль явно не собирался покидать Долину.

2

Итак, решено было, что зеленые и все мы, к ним присоединившиеся, попытаемся заключить союз с жителями низинных областей. Килан должен был выехать с Дагоной к фасам, подземным обитателям, которых мы еще ни разу не видели. Их стихией были сумерки и ночь, но, насколько мы знали, к Великой Тени они никакого отношения не имели. А я отправлялся с Эфутуром к кроганам, чьими владениями были реки, озера и все водные пути Эскора. То, что я и Килан из Эсткарпа, должно было придать нашей миссии особый вес.

Мы с Эфутуром выступили в путь ранним утром. Килан и Дагона проводили нас. Они дожидались ночи — чтобы вызвать фасов, надо было установить факелы в отдаленном пустынном районе.

Лошадей мы оставили в Долине: я ехал верхом на одном из помощников Шапурна, а Эфутур — на самом Шапурне. Наши скакуны-рентаны были чуть крупнее вьючных лошадей. Их шкура, ярко-рыжая на спине и кремовая на животе, лоснилась; на лбу у каждого торчал длинный изящно выгнутый красный рог. Идя галопом, они задирали короткие пушистые хвосты, кремовые, как и пушок между ушей.

Рентаны были без узды — такие же полномочные представители, как и мы, из любезности предложившие нам свои услуги, чтобы ускорить наше путешествие. А поскольку все пять чувств у них были развиты острее, чем у нас, рентаны выступали также в роли разведчиков, чутко реагируя на любую опасность.