Трое с площади Карронад

Мама каменно молчит. Это не очень хорошо, но это не страшно. Теперь все равно, потому что Город возвращается. Он катит на Славку тысячи огней, темные тучи деревьев, цветные вспышки маяков.

И вот уже улицы побежали за окнами машины...

Тим, который молчал всю дорогу, оторвался от окна и тихо сказал:

— Елена Юрьевна, простите меня...

— За что? — сухо спросила мама.

Тим не ответил. Он сидел прямо и смотрел в затылок водителю. Водитель был молодой, кудрявый, как Любка Потапенко.

— За что же простить? — переспросила мама.

— Ну, за то... что я сделал.

Мама усмехнулась:

— Знаешь, это даже нечестно. Просишь прощения, хотя вовсе не чувствуешь, что виноват... Или чувствуешь?

Тим сказал негромко и со вздохом:

— Нет... Но все равно...

— Что все равно?

— Вы на меня сердитесь.

Мама опять усмехнулась:

— По-моему, это для тебя неважно. Тебя другое беспокоит: что будет дальше? Верно?

— Верно, — почти шепотом сказал Тим. — Но то, что вы сердитесь, тоже... беспокоит.

Славка улыбнулся про себя, потому что все это были пустяки. Главное, что они вернулись. Где-то уже далеко в ночи стучал по рельсам поезд. Без Славки, без мамы...

Мама взглянула на Тима, потом на спокойного Славку, опять на Тима и сказала как-то удивленно:

— Самое непонятное, что я не сержусь... Вот в первые минуты, когда поезд ушел, я действительно кипела. Если бы мне было позволено, я бы тебя в тот момент с наслаждением выпорола.

Славка поморщился, ему стало неловко за маму. Но Тим, кажется, искренне удивился:

— Кто же вам не давал? Я на что угодно готов был.

Мама коротко засмеялась:

— А сейчас?

— Что сейчас?

— Тоже готов... на что угодно?

Почти серьезно Тим сказал:

— Ладно. Только не увозите Славку.

Он, значит, еще не понимал! Он думал, что его, Славку, можно увезти второй раз!

Тим повторил уже совсем серьезно:

— Вы со мной что хотите делайте. Только не увозите его... Ладно? Пожалуйста...

Мама долго молчала. Тим ждал. Славка тоже ждал, но без страха, а просто с любопытством.

Мама сказала:

— Тим, ты ставишь меня в безвыходное положение. Я просто не имею права рисковать. Я же не знаю, что ты сделаешь в следующий раз, если мы попытаемся уехать. Вдруг заминируешь туннель или захватишь торпедный катер и обстреляешь вокзал. Или запрешь меня в трансформаторной будке и уморишь голодом...

Славка засмеялся.

— Сдаешься? — спросил он у мамы.

Она сказала без смеха:

— Почти...

Они уже ехали по Якорному спуску.

— Елена Юрьевна, у меня еще одна просьба...

— Это любопытно.

— Можно, я у вас переночую?

— Ты что же, боишься, что я схвачу сына под мышку и ночью сбегу?

— Нет. Нам со Славкой поговорить надо...

— У вас еще будет время, я обещаю.

— Нам сегодня...

— Тебя дома потеряют.

— А я позвонил маме со станции. Когда вы машину встречали.

— Ну и ну! Я вижу, ты все рассчитал...

Тим виновато засопел.

— Оставайся, — разрешила мама. — Только не будет у вас разговора. Посмотри, он совсем, спит...

— Не сплю я, — сказал Славка. — Мы всю ночь не будем спать. Верно, Тим?

— Тогда я тебя запру, а ненаглядного Тима выставлю домой.

Тим смущенно объяснил:

— Домой не получится. Мама с Валентиной уехали на дежурство в гостиницу, а у меня ключа нет. Я его выкинул... Вместе с тем...

Мама сказала, что оба они, Тим и Славка, отправят ее на тот свет. В ближайшее время.

— Приехали. Убирайтесь из машины, ироды.

Тим, гремя цепью, полез из кабины...

Они выволокли багаж. Славка подошел к знакомой калитке с чешуйками пересохшей краски. От калитки пахло теплыми старыми Досками. По ней вверх и вниз ползала мохнатая тень от ветки акации — это тихо качался фонарь. Славка потянул шнурок, и знакомо звякнул в доме колокольчик.

Баба Вера открыла калитку и, кажется, очень удивилась. Растерянно стояла на пороге.

— Мы не поехали, — сказала мама. — Они не захотели. Баба Вера пожевала губами:

— Славушка...

Славка щекой прикоснулся к ее вязаной кофте, от которой пахло лекарствами, дымом и горьковатой теплой травой...

В Славкином закутке рядом с диванчиком поставили раскладушку. Свободного места почти не осталось, только узенький проход.

— Спать немедленно, — сказала мама и выключила свет.

И сразу поплыла на Славку темнота с россыпью городских огней, шуршанием шин и фарами встречных автомобилей. И опять мягко закачало Славку...

— Славка, подожди, — попросил Тим. Он протянул с раскладушки руку.

И Славка понял это, на ощупь взял его руку — маленькую, горячую, твердую. Они держали теперь ладонь в ладони. Что еще нужно в жизни?

Но Тим скрипнул раскладушкой и снова сказал:

— Славка, я дурак такой был тогда... днем. Это я со страху. Сам был виноват, а на тебя...

Славку все качало.

— Тим, — сказал Славка, — ты — парус... Помнишь, я говорил? Ты — оранжевый парус. Ты — спасатель... Я думал, что уже все, а ты успел... Ну, что ты бормочешь о каком-то страхе...

Письмо

Рано утром Славка и Тим приехали на Черную Речку. Надо было заделать швертовый колодец и перегнать яхту на базу. Но они опоздали. С "Маугли" уже возился Игорь Борисович. Он снял мачту и теперь отцеплял от гика парус. У берега стояла моторка.