Трое с площади Карронад

Тим и Славка медленно подошли. Славка спросил:

— Ты здесь что делаешь, Жень?

Вопрос был глупый. По всем правилам Женьке следовало ответить, что он косит траву или торгует рыбой. Но Женька перестал улыбаться, переглотнул и даже побледнел слегка.

— А вот помнишь... ты про памятник рассказывал... чтобы нарисовать. Вот я... пробую...

Они помолчали. Женька ссутулился на скамейке и водил тупым концом карандаша по закрытой папке. Славке вдруг показалось, что Аверкин выцарапывает на коже буквы NC.

И тогда Тим, словно через пограничную полосу, шагнул:

— Женя... Покажешь?

Женькины щеки вспыхнули, он согнулся, будто грудью хотел прикрыть папку. Но тут же выпрямился. Прошептал:

— Только еще не готово. Набросок еще...

— Ну и что! — быстро сказал Славка. Он сел рядом с Женькой, а Тим обошел скамейку и встал сзади.

Женька медленно отвернул крышку.

На серовато-желтом листе была нарисована площадь: дома в отдалении, камни, остатки стены, трава и голуби. Но это было не главное. Главными были ребята. Они втроем стояли на низкой каменной площадке сдвинувшись плечами и взявшись за руки.

Они были почти такие, какими представил их Славка, впервые оказавшись на площади Карронад. Только третий — в съехавшем набок галстуке, со сбившимся бинтом на колене, с приподнятыми ветром волосами — не был угрюмым. Он смотрел спокойно и открыто. Они все смотрели спокойно и открыто-маленький артиллерист со старинных бастионов, двенадцатилетний юнга из морской пехоты и нынешний мальчишка из ближней школы. В их лицах не было суровости. Но улыбок тоже не было.

Женька тихо сказал:

— Я сначала хотел их веселыми нарисовать. Думал: пускай смеются несмотря ни на что... Но не получились они веселые...

— Ну и не надо, — откликнулся Тим. — Какое уж тут веселье... А так все правильно. Да, Славка?

Славка кивнул.

Женька был художник. Мастер он был, ничего не скажешь. Нарисованный памятник отливал металлом, и в то же время мальчишки выглядели живыми. Славка тихо спросил:

— Ты их долго рисовал?

— Долго, — признался Женька и тут же, не меняя голоса, не поднимая лица, проговорил: — Слава, Тим, возьмите в матросы...

После этих слов стало совсем тихо. Славка не двинулся, и Тим тоже замер. А надо было ответить. Что? Можно было сказать: "Ты же в художественной школе занимаешься..." Или другое: "Понимаешь, у нас яхта на двух человек..."

Но в такие моменты нельзя изворачиваться и хитрить. По крайней мере. Славка не мог, не хотел. И Тим, видимо, не хотел тоже. Потому что Женька просился не в матросы. Ему просто хотелось быть вместе со Славкой и Тимом.

Славка медленно повернулся к Тиму. Тим опустил глаза.

Женька сказал шепотом:

— Я тогда не думал, что ты всерьез насчет "Сатурна"... Я бы не испугался.

— Ну, а если бы даже испугался... Подумаешь, — хмуро сказал Тим. — Каждый может испугаться... И вообще это была глупая затея, теперь я понял.

Славка опять оглянулся на него. Удивленно.

— В самом деле, — сказал Тим Славке. — Я уже думал. Надо было не так. Надо было шум поднимать на весь город. Может быть, и спасли бы "Сатурн".

Женька повторил негромко, но упрямо:

— Я все равно бы не испугался.

— Я знаю, — сказал Тим.

Женька обрадованно поднял голову. Папка соскользнула у него с колен. Листок с рисунком спланировал в сторону и лег на камни. К нему бросились все трое. Хотели схватить, перепутались руками. Посмотрели друг на друга и засмеялись.

— Порвем ведь... — сказал Славка. — Осторожнее...

А Тим спросил у Женьки:

— Ты хорошо плаваешь?

— Не знаю... Нормально. А что, Тим?

— "Что"... А если вылетишь с яхты?

— Тим... Я хорошо!

— Если потонешь, в другой раз не возьмем, — сказал Славка.

Шуточка была так себе, но разве в этом дело? Женька сразу сделался такой счастливый. Но он стеснялся показать, какой он счастливый, закусил губу и понес рисунок к папке. Тим и Славка пошли за ним.

В распахнувшейся папке лежали другие листы. И сверху...

Сверху лежал большой портрет Шастика!

Уже сбегались легкие сумерки, но стало видно, что Женька опять покраснел. Его не успели ни о чем спросить, но он, видимо, и сам понял, что ребята удивились.

— Это я для Потапенко нарисовал, — пробормотал он. — Она просила зайца, чтобы сшить такого же, как раньше, а я не стал. Я подумал: зачем вам другой Артемка? И вот этого придумал...

— Женька! Значит, Любка тебе все рассказала?

— Она же слово дала, — сказал Тим.

— Она еще раньше рассказала, вечером в воскресенье. Она уже все знала... Ребята, я ей сказал, чтобы молчала намертво! И сам...

"А ведь правда: он в понедельник и вида не подал, что знает", — подумал Славка.

— Ну и хорошо, — решительно сказал Тим.

В самом деле хорошо. Не надо будет ничего скрывать от Женьки.

Они уложили рисунки в папку и сели на скамью. Помолчали. Потом Женька спросил:

— А этот... которого она сшила... Его как зовут?

— Шастик, — сказал Славка.

— Он плавает с вами?

— Плавает. Завтра увидишь, — пообещал Тим.

— Я его живьем-то и не видел, — объяснил Женька, — Она сшила и даже не показала.