Трое в одном морге, не считая собаки

Не такая уж она и дура, моя теща. Вот что значит жизненный опыт! Как она израильтян вычислила — еврейская ментальность, что говорить. Сейчас мне это дело и поручат…

…Как они перед миллионерами пресмыкаются! Пять человек на эту суку смотреть едут! И начальник тут же. И еще кобеля с собой прихватили. Что-то тут не то… И эта «иша», «иша»[9] все время… А что, если «келев» к кобелю относится, а «иша» к трупу? Ну да, кобель в женском роде — это «кальба»… Значит, сука Фрида загрызла мою тещу. Как же мы без второго «теудат-оле» жить-то будем?

Интересно, за растерзанную цепной сукой империалиста тещу компенсация положена?.. А если все-таки «иша» — не труп, а задержанная, то есть теща? И компенсацию платить нам?.. А вдруг эту отраву вообще кто-то третий съел?!

Приехали. Труп! Женщины! Чужой! Действительно, приехали… А женщина явно из наших… Даже загореть, бедняжка, не успела… Неужели олим уже колбасу с земли подбирают?.. И советское белье ни с каким не спутаешь… Вот, значит, почему меня с собой взяли… а завтра тещу «возьмут»…

* * *

Пока мы кофеи гоняли, ожидая заявления о пропаже жены, дочери или хотя бы соседки или квартирантки, на роскошном лимузине подкатил маленький и нахрапистый. Через каждые три слова он кричал «А-кальба шели!» и даже до того как прозвучало имя Фрида, я понял, что теща все-таки сделала свое дело. Начальник вяло отбивался, потом махнул рукой и произнес то самое универсальное «бесэдэр», которое может в Израиле означать что угодно. На этот раз оно означало, что прозекторам предстоит сверхурочное вскрытие суки Фриды.

От радости, что не буду зятем убийцы, я побежал к багажнику помочь перенести благородное животное, оградившее граждан Израиля от тещиного теракта. Благородное животное оказалось тяжеленным мраморным догом, и пока я ее тащил к полицейскому пикапу, радость мне отравляли сомнения, должен ли я брать у миллионера чаевые. Но этот гад их мне даже не предложил. Не досталось мне и морального поощрения — на крылечко вышел шеф и не позволил бедному миллионеру использовать наш служебный транспорт в его личных целях. Я приравнял себя к служебному транспорту и самоустранился. Социальная справедливость торжествовала мучительно долго. Наконец, коротышка допер свою суку до лимузина, восстановился в объятиях кожаного сидения и отбыл в притюремный морг.

Собаку, естественно, «повесили» на меня, и я сел разрабатывать план оперативно-розыскных мероприятий сроком на 65 рабочих дней. А потом пришли результаты анализов. Женщина и Фрида скончались от одного и то же яда.

* * *

Иду на всеизраильский рекорд по скорости выполнения сложного задания!

Когда до конца рабочего дня труп так и остался бесхозным, коллеги были неприятно удивлены и ворчали, что у русских все не как у людей. А у самих-то даже «бичей» нет. И блатных сук в морге вскрывают. Так за последние полчаса я стремительно продвинулся от параши-компьютера к столу начальника и говорил всяческие банальности уже в роли эксперта по русским олим.

Все, на что хватило воображения моих коллег — это послать меня обходить близживущих олим с фотокарточкой трупа, причем не черно-белой, а цветной. Хорошая, кстати, фотография — другой бы на моем месте злоупотребил служебным положением и загнал бы ее как рекламу: «После нашего снотворного вы спите, как убитая». Интересно, труп в неглиже — это эротическая реклама?.. Нет, устроюсь-ка почтальоном по совместительству… Или страховым агентом: «Здравствуйте. Покойницу не знали? А сами от несчастного случая застраховаться не хотите?»

А я, дурак, иду по стопам Павлика Морозова.

Подхожу к теще. Приглашаю к столу. Достаю пачку сигарет. Включаю настольную лампу. Закуриваю. Пускаю дым и свет ей в лицо. Потом пододвигаю Софье Моисеевне пачку и ласково предлагаю:

— Курите.

— Дурак ты, Боря, — не менее ласково отвечает теща. — Ты на кого работаешь — на родное израильское правительство, или на какое-нибудь космополитическое общество охраны животных?

— Знакома вам эта женщина?! — строго спрашиваю я и надвигаю фотографию на тещины линзы.

— Разбирайся со своими бабами сам, — фыркает она. — У моей знакомой на морде побольше шерсти было.

— Ксати, о собачках, — обрываю я. — Вы же все-таки врач, Софья Моисеевна.

Должны были сначала на собаках экспериментировать, потом на людей переходить. А вы, почему-то, наоборот сделали…

А она мне в лицо смеется:

— Меня уже капитан МГБ Гольдфельд в тысяча девятьсот пятьдесят втором году пытался заставить сознаться в отравлениях, которые я не совершала… а ты пожиже будешь…

— Ладно, Софья Моисеевна, — говорю я, — давайте хоть раз в жизни поговорим серьезно.

— Серьезно?! — карандащные тещины брови выгибаются, как спины черных кошек. — С тобой?! Не смеши людей, Боря.

Вот наглая старуха. Даже не сомневается, что я ее не заложу.

— Где яд, которым вы отравили суку?!

— А где яд, которым ты отравил жизнь мне и моей дочери?..

ПОСЛЕДНИЙ БОЛВАН