Троецарствие

— А если бы я попросил вас приехать ко мне, в мой ничтожный городишко? — спросил Лю Бэй.

— О, нет! Я слишком для этого ленив! Да и давно уже отказался от почестей! — сказал Цуй Чжоу-пин. — До свиданья!

Он поклонился и ушел, а братья сели на коней и поехали дальше.

— Чжугэ Ляна не нашли, но зато вдоволь насладились болтовней этого негодного школяра! — ворчал дорогой Чжан Фэй.

— Это мудрые рассуждения отшельника! — поправил брата Лю Бэй.

Спустя несколько дней ему сообщили, что господин Во-лун вернулся. Лю Бэй велел привести коня.

— Не пристало вам гоняться за этой деревенщиной! — раздраженно заметил Чжан Фэй. — Велите слуге позвать его, и все тут!

— Помолчи-ка ты лучше! — прикрикнул на брата Лю Бэй. — Тебе известно, что Мын Цзы сказал: «Если ты хочешь видеть мудреца, но идешь не его путем, — это равносильно тому, что ты зовешь мудреца, но закрываешь перед ним дверь». Ведь Чжугэ Лян — величайший мудрец нашего времени! Можно ли его просто позвать?

Лю Бэй сел на коня и во второй раз отправился к Чжугэ Ляну. Братья последовали за ним. Стояла суровая зима, черные тучи заволокли небо. Не успели путники проехать и нескольких ли, как налетел холодный ветер, повалил снег. Горы стали словно из яшмы, и деревья будто обрядились в серебро.

— Воевать сейчас нельзя — зима, — проворчал Чжан Фэй. — И зачем только понадобилось тащиться в такую даль из-за какого-то бесполезного человека? Сидели бы в Синье, подальше от ветра и снега!

— Я хочу, чтобы Чжугэ Лян увидел мою настойчивость! — заявил Лю Бэй. — Если ты боишься холода, можешь возвращаться!

— И смерти не боюсь, не то что холода! — вспыхнул задетый Чжан Фэй. — Но думаю, что едете вы напрасно, вот что!

— Поменьше болтай! Едем дальше! — ответил Лю Бэй.

Приближаясь к деревушке, путники услышали, что в кабачке, стоявшем у края дороги, кто-то напевает песню. Лю Бэй придержал коня.

И подвигов не совершал и славы еще не стяжал он,
Он долго весны не встречал, что каждому сердцу желанна.
И жаль, что не видели вы, как старец Дунхайский покинул
Лачугу свою и пошел вслед за колесницей Вэнь-вана.
Как, не ожидая, пока князья соберутся под знамя,
Вдруг на переправе Мынцзинь стремительно в лодку вошел он,
Как в битве великой в Муе, где крови пролито немало,
Могучим орлом воспарил, отваги и верности полон.
И жаль, что не видели вы, как пьяница из Гаояна,
Бедняк низкородный, почтил Манданского гуна поклоном,
С каким величавым лицом сидел на пиру, удивляя
Сужденьем своим о князьях, пророчески непреклонным.
Как княжества Ци города он отдал врагу на востоке.
Но в Поднебесной никто его не пленился уделом.
Хоть не были оба они в родстве с императорским домом,
А все же героев таких на свете не сыщется целом.

Песня кончилась. И тогда запел другой, в такт ударяя по столу:

Мечом, озарившим весь мир, взмахнул государь и основу
Династии заложил, сиявшей четыреста лет.
Сановники злые пришли, и царственный род истощился,
И при Хуань-ди и Лин-ди померкнул величия свет.
И радуги дивной дуга является в Яшмовой зале,
И черной змеею раздор обвил императорский трон,
Разбойники как муравьи повсюду кишат в Поднебесной,
Коварных героев толпа со всех налетает сторон.
Не стоит стонать и скорбеть, все жалобы наши напрасны,
От скуки идем мы в трактир и пьем беззаботно вино.
Пусть каждый живет для себя — и жизнь наша будет спокойна,
А будут ли нас прославлять в грядущем — не все ли равно!

Оба певца захлопали в ладоши и рассмеялись.

— Дремлющий дракон тоже, наверно, здесь! — воскликнул Лю Бэй, слезая с коня и направляясь в трактир. Там за столиком друг против друга сидели двое и пили вино. Один — с длинной бородой и бледным лицом, его собеседник — с удивительно благородной осанкой.