Трофей мажора (СИ)

Родной вкусный запах. И любимое лицо перед глазами, когда я приподнимаю отяжелевшие веки. А может, это все видение.

— Смотри на меня, смотри, — Антон сдергивает с губ изоленту, пальцами нежно проводит по щеке, рвано дыша. — Смотри на меня. Ты в порядке? Маленькая моя…

А глаза у него застывшие льдом. Испуганные. И только искры в них мерцают. Искры надежды, облегчения, благодарности.

Ты нашел меня, нашел. Ты пришел. Спас меня…

И я люблю тебя.

— Ааааа…

Мой крик тонет в темноте, когда один из амбалов поднимается, со всей силы выбивает о его спину стул, который разлетается на мелкие щепки.

Антон падает на пол. Он лежит около моих ног и не подает признаков жизни.

Тишина.

Полная тяжелой тягучей надежды.

— Что вы наделали? Что вы наделалии?! — хриплю сквозь слезы. — Не трогайте меня, не трогайте! Антон! Антооон! Очнись, Антон!

Тишина давит.

Она болезненна.

— Ааааа! Антон!

И его глухие стоны.

Удар, удар, удар.

Бум!

— Не прикасайся к ней! — я не знаю, как Антон вновь поднимается, как он находит силы чтобы отбиться. — Не смейте… — хрипит он. — Не прикасайтесь… хоть пальцем тронете — убью!

Будто во сне вижу, как вырубает одного из них, как ударяет второго.

Удар, удар, удар.

И снова крики, и все проносится перед глазами. В помещение вбегают люди, я вижу Макса, и еще каких-то мужчин.

И полицейских.

Они засвечивают фонарями. Звучат мои судорожные всхлипы и слезы, слезы, слезы текут. Я ощущаю их на языке. Они теплые и соленые, как и море…

Море.

Все будет хорошо.

Антон отвязывает меня, и я выбегаю на подгибающихся коленях, втягивая кислород через раз. Нужно просто бежать. Перебирать ногами в нужную сторону. Спотыкаясь, падая, поднимаясь.

Ступенька, ступенька, ступенька… Я выбираюсь из подвала в дом, затем, на улицу. Сердце стучит отчаяннее.

Запах свободы.

Все кружится.

— Что это, снег? — шепчу, глядя на падающие огромные хлопья. — Так красиво…

— Это дождь, просто дождь, маленькая… стой… — он обнимает меня со спины. Сам весь трясется, дрожит и держит. — Стой… пожалуйста… остановись…

— Это снег… — разлепляя губы, подставляю дрожащие ладошки, вокруг все светится и кружится.

Скоро рассвет.

Ловлю снежинки.

Холодно. Чудовищно холодно.

Зима пришла… а вокруг все будто бы раскалено.

— Зима.

— Это просто дождь…

Фары машин ослепляют, вопли людей оглушают, все проносится, мельтешит.

И снег падает, падает и падает.

— Зима…

Антон снимает свою куртку и накидывает на меня.

Прижимает. Обвивает руками. Вжимает. Втягивает. Целует в макушку…

Не отпускает.

Все будет хорошо.

Целует, целует, целует… и обнимает…

Глава 60

Конец августа.

Предзакатное небо отражает уходящие лучи солнца. Если долго вглядываться, можно представить, что перед тобой океан, переливающийся буйством красок.

Пережить ночь, и начнется новый день.

Новый я.

Совсем скоро мне улетать в Лондон. Осталось несколько часов. Всего несколько часов.

Я стою на мосту, и это последний вечер, когда мы можем увидеться, но она не пришла.

Неужели, так и не явится?

Гипнотизирую часы на запястье. Проходит еще полчаса, задергиваю ворот куртки. Вечер особенно холодный, северный ветер не щадит. Завывает и гулко бьёт по ушам.

Темнеет быстро, однако оранжевый свет все еще прорезает округу. Да и деревья уже сменяют окраску. Кончики листьев пожелтели и пахнет свежо, в какой-то мере немного сладковато. Сентябрь уже на носу.

А фонарь то починили. Голову поднимаю, и пялюсь на блеклую одинокую лампочку посередине черного конуса. Покачиваюсь, переступая с носка на носок.

Вспоминаю события после той ужасной ночи. Решающей ночи.

Как я лежал в темноте комнаты, и пялился в немую пустоту. И боль в груди жгучая сдавливала, хоть вой волком. Хоть на стену лезь.

Мы разговаривали потом. Увы, она не отказалась от своих дурацких слов. Заладила:

Расстаемся.

«С тобой — я потеряла себя».

Эта фраза, как выстрел.

Пуля в висок.

И мне ее не убедить было в обратном. Словно в ней щелкнуло что-то. Точка поставлена. Точка невозврата.

Помню, как Вероника постучала в дверь, тихонько вошла и сквозь тонкие всхлипы сообщила, что подбросила мне в кровать сережку своей ненаглядной подруги, по ее «скромной просьбе». А потом, наговорив чего-то там попутно, отправила Варю в комнату, чтобы она увидела, и чтобы обязательно все поняла в нужном им русле. Говорила, что совершила ошибку и очень жалеет. Жалостливо простить просила. А я ответил, что прощу, обязательно прощу, но позже. А пока что… не хочу ее видеть. И запах чужих неприятных духов в моей комнате по-прежнему щипал в глазах.

Да… и это «пока что» затянулось. До сих пор коробит. Мы все еще не общаемся с сестрой.

Временами, я ее люто ненавижу. Но конечно же… прощу… она же сестра.

А то, что сделано, уже не воротишь.

И сколько времени я старался вернуть расположение Вари, сколько вечеров стоял у ее дома, глядя на занавешенные окна, звонил, писал, следил за ней — не сосчитать.

На выпускном — бесконечно пытался поймать ее взгляд, оставаясь на расстоянии, просил мысленно, находясь на грани — посмотри же на меня, посмотри. А она не смотрела.

По крайней мере, так, как раньше, с бесконечной любовью в глазах — не смотрела.