— Тебе меня не жалко?! — восклицаю возмущенно и слегка отчаянно.
— Я тебе, безусловно, сочувствую, — заявляет этот гад. — Вечно ты смелость проявляешь, где не надо. Маленькая дурочка.
— Я сейчас не совсем поняла… ты меня жалеешь, или оскорбляешь?
Молчит. По взгляду вижу — второй вариант. Какая может быть жалость от этого бесчувственного кирпичика?
— Не надо было себя так вести.
— Я еще по-твоему и виновата во всем?! Ты совсем оборзел?
— Ты меня спровоцировала.
— Значит, признаешь?
— Что?
— Что приревновал… и поэтому избил Илью.
— Нет.
— Как это «Нет»?! Ты же сам говоришь, что спровоцировала тебя!
— Да.
— Что да?!
— Спровоцировала.
— Антон, — теряю терпение. — Ты почему на Илью накинулся?
— Потому что спровоцировала, — продолжает повторять одно и тоже. Чертов попугай.
— Чем?
— Своим нехорошим поведением.
Вскакиваю на ноги, сковородку отшвыриваю в стену. Раздается громкий треск. Я дергаюсь, а этот чурбан даже не вздрагивает.
— А ты чего распсиховалась опять?
— Признайся, что приревновал! — ору и голос срывается. Истошный визг переходит в хрип.
Он делает из меня истеричку. Сидит, надменно улыбается одним уголком губ. Мимолетная грусть в его глазах безвозвратно канула в Лету.
— Тебе бы этого очень хотелось, но нет, я тебя не ревновал. Просто расстроился, что игра зашла в тупик.
В тупик. Теперь это так называется? Ха-ха.
Для кого как. Но моя победа теперь с привкусом горести. И синевы на лице.
— Ааааа, — отхожу к плите, ставлю чайник. Обреченно беру веник и совок, и начинаю смахивать последнюю еду в доме. — Посмотри, что ты со мной сделал! — на глаз тычу. Подобие глаза. — Мое лицо похоже на расплывшуюся в духовке булочку… поджаренную…
— Самоиронии тебе не отнимать, — встает, тянет ко мне свои ручища. Обнять наровит. — Знаешь, я бы не отказался от такой сладкой булочки. Очень аппетитно.
— Ты…
— Дай угадаю, — обнимает, голову мне на плечо кладет. Я тут же веник и совок роняю. — Я — придурок?
— У тебя же нога болела! — гаркаю и отпихиваю его. — Ты двигаться не мог!
— Я крепкий парень. Меня не сломить, — отзывается важно, но руки от меня не убирает.
Наклоняется. В шею нежно целует. Вздыхает. Липнет ко мне огромная глыба. Высокий и большой. И пахнет вкусно. До неприличия вкусно.
— Помнишь про уговор? Тебя здесь быть не должно…
— Какой уговор? — голову поднимает, брови удивленно вздергивает. Лицо до жути невозмутимо. — Не помню, — заявляет нагло.
— Ааа, у тебя не только нога сломана, у тебя еще и проблемы с памятью, да?
— Представляешь, отшибло.
Кивает. Сама серьёзность. Дайте этому парню Оскар.
Но я это так не оставлю. Он выполнит все мои условия.
— А где Ильюшка? — опять пихаю Антона, в этот раз он отшагивает и его взгляд мгновенно мрачнеет.
— Ильюшка?! Тебя сейчас интересует этот мудак?!
— Ты его избил! Ему, может, плохо!
— Чтобы больше о нем не заикалась, поняла?! — он напряжен. Ладони в кулаках сжимает и отворачивается.
— Не поняла, — огрызаюсь.
Направляюсь к выходу. Накидываю на плечи теплую кофту. На улице прохладно, уже вечер.
— Никуда ты не пойдёшь!
Вырываюсь. Нашелся мне тут командир. К дверям шагаю. Кеды достаю.
— В порядке твой Мудак! — орет и дергает меня за плечо. К себе разворачивает. — У меня дома он!
— У тебя дома? — ошарашенно интересуюсь. — А что он там делает?
— Празднует, мля! Ты что, не слышишь?
— Не слышу? — переспрашиваю. Отхожу, двери отворяю, ухо подставляю… музыка гундит на весь район. А еще дождик — Кап. Кап. Кап. — Я думала это в моей голове… из-за удара… он… — захлопываю дверь. — Празднует? Он в порядке, значит… он… не заходил ко мне? Не переживает за меня? Это странно…
— Заходил, я его еле спровадил. Сказал, если опять зайдет — морду ему набью еще раз. Теперь он дергает Макса каждые десять минут, чтобы тот забегал — проверял.
— Ну… морду он тебе тоже неплохо так набил, — ставлю его на место. Ибо нефиг.
— Шрамы украшают мужчину, — самодовольно гласит это при… ду… не могу удержаться. Этот придурок. — По-моему, я стал еще краше.
Индюк. И даже ведь не поспоришь.
Пялюсь на него. Что бы такое сказать, чтобы сбить с лица самодовольную ухмылку?
— А ты почему не празднуешь? Нечего праздновать, да? — радостно кидаю в его напыщенное лицо. — Проиграл, бедняжечка. Стыдно, наверное, появляться при всех?
Очевидно, я попала четко в цель. Ухмылка сползает. Стоит скалится. Начинает сопеть. Похож на маленького обиженного ребеночка. Маленького обиженного дьяволенка с внешностью Греческого Бога.
— А ты пойдешь? — дверь отворяется, на пороге — Макс. — Уж тебе точно есть что отметить.
Поворачиваюсь.
— Нежная, — приветственно кивает мне, голову на бок склоняет, пробегаясь по мне насмешливым взглядом. Ни капли жалости или лояльности. Скажи мне кто твой друг… и… вот они два друга придурка.
И что это еще за новая «кличка?». Антон горло прочищает.
— Макс, заткнись.
— Алладин, — приподнимаю подбородок и киваю Максу в ответ, наблюдая, как он сваливает на пол несколько пакетов, полных вещей. — Вечеринка в самом разгаре?
— Ага, — усмехается. — Пойдем?
— Никуда она не пойдет.