Трофейная банка разбитая на дуэли

Борька снаружи не был похож на человека с тонкой натурой. Мешковатый и толстогубый, с круглой, стриженной ежиком головой и мясистыми ушами, он незнакомому человеку мог показаться туповатым лентяем (впрочем, лентяйничать он и в самом деле любил, но не всегда). Однако нервы у него были чуткие. И теперь он сразу ощутил, что Лодька не говорит всей правды.

Значит, вот как! Мало того, что лучший друг в одиночку, без него, без Борьки, лазил по свалке, так еще и с какой-то тайной целью! И теперь что-то скрывает!

Борька не стал прятать обиду.

— Чего ты хотел мастерить-то? Что-то задумал без меня, а теперь еще и скрываешь...

Лодька знал, что друг не только чуток, но и ревнив. Не стал осложнять обстановку.

— Балда ты, Боренька. Я скрывал, потому что это для тебя... Хотел сделать мозаику, морскую картину из пластмассы в подарок на твой прошлогодний день рожденья. А потом увидел в "Когизе" "Героя нашего времени" и решил, что такой подарок лучше...

Борька засопел. Читать он любил не меньше Лодьки, "лермонтовским подарком" был весьма доволен и теперь видел, что "накатил" на друга зря.

— Да я чего... Просто спросил... А давай, правда, сделаем мозаику! Вместе!

На Борьку порой находило "художественное" вдохновение. Так он в прошлом году выдвинул идею смастерить из картона рыцарский замок (как в трофейном кино о Робин Гуде), и они с Лодькой смастерили и не раз потом играли в осаду крепости, которую пытались взять штурмом шахматные пешки, а защищали бумажные солдатики.

— Да зачем нам теперь мозаика? — усомнился Лодька.

— Ну... подарим кому-нибудь.

— Кому?

— Кому-нибудь... — Борьку, видать, соблазнял сам процесс изготовления мозаичной картины из разноцветной пластмассы (изумрудно-зеленые и синие с белой рябью пластинки так и просились превратиться в бурное море). И вдруг его осенило: — А давай Матвею Андреичу! Ему в сентябре стукнет уже пятьдесят лет! Порадуем старика!

Эта мысль не вызвала у Лодьки никаких возражений. Наоборот...

Про кольчугу

Матвей Андреевич преподавал русский и литературу. Седоватый, с редкими, зачесанными назад волосами и морщинистым лицом, он ходил в мешковатых штатских брюках и суконной гимнастерке с широким ремнем. Говорили, что гимнастерка — с военных времен, когда Матвея Андреевича крепко ранили под Варшавой... Его любили. Впрочем, не все. Некоторые типы, вроде Суглинкина и Бахрюкова, считали, что он "псих" и "зануда". Бывали случаи, что "Матвей" хватал какого-нибудь балбеса за шиворот, вытаскивал из-за парты и кричал:

— Я вам преподаю русскую словесность, а не фигли-мигли! А вы под стихи Пушкина смеете плеваться жеваной бумагой! Убирайтесь вон!..

(Матвей Андреевич в особо напряженные моменты обращался к ученикам на вы.)

Однажды Лодька видел в коридоре, как Матвей Андреевич тряс за плечи девятиклассника Лешку Григорьева и, заикаясь, выговаривал:

— В-вы негодяй! К-как вы смели!.. Я больше не желаю вас видеть! П-прочь с моих глаз!

И Лешка пошел, сутулясь.

Лодька догнал его во дворе и сочувственно спросил:

— За что он тебя так?

— За дело... — буркнул тот, не глядя. И быстро зашагал к школьной калитке...

Но такое случалось не часто. Обычно Матвей Андреевич был добродушен, почти никогда не ставил плохих отметок за невыученные стихи, а говорил: "Ты, голубчик, сегодня дома еще позанимайся, а завтра я опять спрошу, а то ведь срам — получать двойку за всем известное "Белеет парус одинокий..." И рассказывал про писателей он вовсе не занудно, а всегда интересно, гораздо лучше, чем написано в учебнике (будто он с этими писателями долго жил рядом и все про них знает)...

Был Матвей Андреевич классным руководителем в шестом "А", где учился Борька. Шестиклассник Аронский не отличался ни грамотностью, ни усердием в изучении русской литературы (при всей своей любви к чтению!), но Матвей Андреевич ценил его за хороший голос. Петь Борька умел и любил и всегда выручал свой класс (а значит и руководителя) на конкурсных школьных смотрах и пионерских концертах.

— Эх, если бы ты, Боренька, и диктанты писал с теми же успехами...

— Я подтянусь, Матвей Андреич, — обещал Борька и верил в тот момент, что говорит правду...

А Лодьку Матвей Андреевич однажды спас от большой беды, от переэкзаменовки. Это еще в пятом классе. В день самого ответственного экзамена — письменного по русскому — Лодика Глущенко с утра неожиданно скрутила непонятная хворь — боли в животе, тошнота. Какой уж тут диктант! Лодька промаялся до вечера — сперва от "желудочных" страданий, потом от горького понимания, что у него загублены каникулы. Тогдашняя классная руководительница Евдокия Валерьевна (изрядная ведьма), сообщила маме, когда та пришла в школу объясняться:

— Ну что же, напишет диктант в августе. А летом походит на занятия, ведь считается, что за весеннее испытание у него неудовлетворительная оценка, поскольку не явился...

Лодька взвыл. Тогда мама пошла к Матвею Андреевичу. И он рассудил справедливо:

— С какой стати мальчику страдать без вины...

На следующий день он усадил Всеволода Глущенко в пустом классе и продиктовал ему экзаменационный текст. А после сказал: